Не бойтесь доверять себе — Аджан Сумедхо
Когда духовный учитель утверждает, что серьезному практикующему иногда стоит себе доверять больше, чем традиции или школе, это может прозвучать неоднозначно и даже скандально. Тем не менее это слова Аджана Сумедхо — американского учителя тайской традиции буддизма. Ученик Аджана Чаа, он в течение 26 лет был настоятелем монастыря Амаравати в Англии. Ниже приводится отрывок из книги «Не принимайте свою жизнь лично».
В этом году я в творческом отпуске, и это очень приятная смена обстановки. После тридцати или даже больше лет, что я был задействован в преподавании на затворах и устных выступлениях, я попросил отпуск. И теперь не уверен, что захочу вернуться к преподаванию. Вообще-то мою работу лучше описывает словосочетание «делиться знаниями», потому что мне не слишком нравится мысль о том, чтобы быть учителем и цепляться за эту должность. Это создавало бы ощущение, что «я учитель, а вы студент». А ведь некоторые люди в этом ничуть не сомневаются и поэтому могут легко застревать в подобных ролях.
Упражняясь в осознанности, мы уходим от условностей, определяющих нас. Как вчера вечером сказал Джо Пикок, нашу интерпретацию буддизма определяет то, как в рамках своей культуры мы смотрим на вещи. На интерпретацию слов и даже на то, как мы переводим слова на английский, влияет наш собственный обусловленный ум. Христианский миссионер будет интерпретировать буддизм по-своему, а, скажем, психолог или адвокат будет интерпретировать его иначе. Поэтому распознайте, что осознанность — это способность добраться до «эпицентра», до состояния перед тем, как вы стали обусловлены, до «лица прежде вашего рождения» -[Вероятно, отсылка к чаньскому коану: «Каким было твое первоначальное лицо прежде твоего рождения?» — прим. русск. перев.]- , до того бессмертного, что существовало раньше того, как вас захватил процесс культурного или общественного обуславливания.
Что такое чистая осознанность? Где она? Большинство из нас в начале медитативных упражнений весьма невежественны. Я сам начинал с такими мыслями: «Я запутавшийся человек, и мне нужно упражняться в созерцании, чтобы стать просветленным». Именно таким я себя видел, когда начал медитировать много лет назад. Я критически относился к самому себе: «Мне не следует быть таким, какой я есть. Мне нужно стать лучше, делая что-то, что улучшит меня в будущем». В некоторых смыслах, на уровне условностей, это было правдой. Не то чтобы такое понимание было полностью неверным, — но это было пониманием. Если мы цепляемся за такие понимания, они влияют на то, как мы воспринимаем слова учителей, читаем писания и как относимся к религиозным традициям и используемым нами техникам.
В Тайланде я заметил, что западные люди, которых посвящают в тайскую систему, приносят с собой сильное ощущение себя. Тайская культура социально ориентирована; идентичность в ней лежит в очень широком спектре, а социальные отношения и тонкости очень развиты. У большинства из нас этого нет. Наша культура совсем другая. Американцы, по крайней мере, очень индивидуалистичны. Мы требуем своих прав, стоим за себя и самоутверждаемся, и так далее в таком духе. Это можно встретить и во многих других странах. Однако я не утверждаю, что это неправильно; я только указываю на то, как это влияет на наш сознательный опыт. Обратите также внимание на сильное чувство самокритики и самоуничижения, которое распространено в западном мире. Мы очень хорошо знаем, что в нас плохо, что с нами не так, — свои слабости, недостатки и ошибки. Часто мы видим себя через подобные мнения: «Что-то не так» и «Я недостаточно хорош такой, какой есть».
В Тайской лесной традиции есть сильный аспект дисциплины, и западные люди склонны вступать в монастыри с серьезной винаей с таким ощущением: «Я человек неправильный и слабый, и мне нужно очиститься через соблюдение этих правил». Конечно, это имеет последствия. Начнем с того, что следуя данным нам правилам и обетам, мы легко можем стать бесчувственными, потому что наше чувство собственной ценности может зиждеться на соблюдении правил. Если мы не можем соблюдать их согласно своим же стандартам, то обычно чувствуем себя хуже, чем раньше. Мы считаем, что мы недостаточно хорошие монахи и недостойны своих роб. Словно нищенствующие монахи, мы зависим от чужой благости и можем начать думать так: «Я недостоин этих подаяний…» — и оказаться в состоянии презрения к себе.
Это логичный процесс, не так ли? Если я отождествляю себя с этим физическим телом и этой личностью и хорошо знаю, что в них не в порядке, то могу захотеть превратиться в более хорошего человека, — до бесконечности медитируя и соблюдая нравственные заповеди. Но затем, если я обнаруживаю, что не могу соответствовать стандарту, которого придерживаюсь, — идеальному стандарту самого себя, — то обычно появляется такое чувство: «Вот видишь! Я слишком слабый. Я недостаточно хорош». Такой святой образ жизни может привести к еще более низкой самооценке. А происходит все это от основополагающего омрачения: если говорить тхеравадинскими терминами, оно состоит в том, что «я являюсь пятью совокупностями». От отождествления себя с пятью аспектами — формой, чувством, восприятием, умственными конструкциями и сознанием. -[На языке пали, пять кхандх: рупа, ведана, саннья, санкхара, винньяна]- (прим. ред.). Будда использовал учение о пяти совокупностях как искусный прием, удобный способ все упростить.
Если вы разделяете себя на эти пять аспектов, или групп, то ставите под вопрос убежденность в том, что «я являюсь этой постоянной личностью», смотрящей на все очень критическим взглядом. Итак, как же нам уйти от этого? Как поступить? Вопрос не в том, чтобы пойти в обратную сторону и утверждать: «Я вполне хорош. Я бессмертная сущность. Я Будда. Я замечательный парень!..» Так можно войти в слишком положительный режим мышления: «Я абсолютно замечательный, и прекрасный, и прелестный!» Думаю, это лучше, чем делать противоположное, потому что таким образом, по крайней мере, можно пережить несколько счастливых мгновений. Но проблема не в мыслях и восприятиях как таковых; она в том, как мы держимся за мысли и восприятия, как мы отождествляем себя с ними и цепляемся за них.
Если у меня есть твердая убежденность в том, что я неполноценный человек и недостаточно хорош такой, какой я есть, — если это мое мнение о себе, — то это как правило влияет на мое отношение к миру, другим людям, монашеству и всему прочему. В какой-то момент я придумал умелый прием и специально думал: «Я недостаточно хорош такой, какой я есть». Но вместо того, чтобы анализировать это утверждение, я просто созерцал его, просто осознавал. Если научиться слушать себя, например, слушать свои мысли, когда вы думаете: «Я недостаточно хорош такой, какой я есть», — то вы будете понимать, что на самом деле это просто нечто, что вы создаете в уме. Есть то, что знает о мыслях, и есть создаваемое вами восприятие, и вы начинаете разделять их. То есть фокус здесь на осознавании. И Будда делал акцент именно на этом. Наша способность в настоящий момент — это быть пробужденным и целостным с тем, как существуют вещи; быть пробужденным к тому, как окружающий мир влияет на нас через видение, звук, запах, вкус и прикосновения.
Исследуйте это ощущение «я являюсь»: «Я являюсь этим физическим телом. Это есть я». Если мы прислушиваемся к чувству «мое тело, моя внешность» и осознаем, какими себя видим — привлекательными или непривлекательными, мужчинами или женщинами и так далее, — то понимаем, что это создаваемые нами восприятия. Мы, например, имеем сильное самоотождествление на уровне пола. «Я мужчина, а ты женщина», — такие вещи кажутся очевидными, просто здравым смыслом. Тело или мужское или женское, — в этом его природа. Но является ли тело тем, что я есть на самом деле? Советую изучить, чем является ваше тело. У него своя особенная жизнь: оно рождается, вырастает, стареет и умирает. И как бы мы ни старались уберечь его от болезней и старения, они все равно ему предстоят, не так ли? И потом тело неизбежно умрет. Я могу сказать себе: «Сумедо, не старься!» Сказать-то я могу, но ведь тело не послушается. А не послушается оно, потому что не является мной, и это все равно что говорить листку не вянуть и не падать с дерева. Я не могу так сделать; это выше моих сил.
Итак, затем я осознаю, что нелепо отождествляться, цепляться, держаться за пять совокупностей, — словно за некую частную собственность. И если я как следует их изучу, то увижу, что по природе они обусловлены. Они следуют законам природы. Они есть то, что они есть. Иногда они приятные, а иногда ужасные. Такова природа — хорошая и плохая, правильная и неправильная. Главное — увидеть, что этот мир, обусловленная вселенная, которую мы воспринимаем, — она «вот такая».
Наблюдая, прислушиваясь к этому ощущению «я являюсь» на очень личном уровне, — например, наблюдая мнение «Я недостаточно хорош», — вы замечаете воздействие, которое оно имеет на ваше сознание. Если держаться за такой взгляд, то начинают появляться чувства подавленности, смятения, робости. Потому что это эмоциональный результат цепляния за мнение «Я недостаточно хорош такой, какой есть». И это не аналитический процесс: дело в осознанности. Как я уже сказал, вопрос не в том, чтобы пытаться изменить свое отношение к себе, а в том, чтобы выйти за пределы любого своего отношения, рассматривать его как точку зрения, рассматривать его как некое свое предположение или мнение. Чистая осознанность не зависит от мыслей, физического состояния, эмоционального состояния и от обусловленной реальности, потому что это то, с чем вы всегда можете соединиться, или чем вы можете быть. Вы всегда можете быть осознанностью, — независимо от условий, внешних или внутренних.
Однако нам нужно очень активно стараться, быть действительно бесстрашными в своих исследованиях, потому что есть много тонких представлений и вещей, к которым мы можем быть сильно привязаны; много такого, от чего в настоящее время мы, может быть, еще не готовы освободиться. Я не говорю, что вы должны освободиться от всего в течение этой Летней школы. Я не требую, чтобы уезжая отсюда вы были полностью свободны от всех привязанностей. Это значило бы просить невозможного. Я скорее призываю вас быть более уверенными в распознавании привязанности. Не в смысле осуждения ее, а так чтобы понять, что значит рассматривать ее как наше хотение, чтобы вещи были такими, какими они быть не могут. Или как цепляние за взгляды, необходимость их защищать и, может быть, как ощущение угрозы, когда ваши взгляды оспариваются.
Теперь, просто в порядке эксперимента, мы можем посидеть и попробовать делать осознаваемым все, что бы ни приходило на ум, — счастье, грусть, неопределенность, замешательство, вдохновение, подавленность… Неважно, каково условие, — просто прислушайтесь к нему, просто дайте ему быть таким, какое оно есть. И помните, что сейчас ваше отношение — выслушивание, а не осуждение. Сейчас вы не пытаетесь выносить никаких суждений о ценности чего бы то ни было, но просто замечаете, позволяя даже чему-то неприятному быть полностью принятым в это мгновение осознавания. Сделайте акцент на слушании и объекте, к которому вы прислушиваетесь, — например, на внутреннем слушании своих мыслей. Просто замечайте, как мысли движутся и меняются. Вы не можете удержать мысль, не так ли? Вы не можете остановить определенную мысль, но можете осознавать ее движение. Это отделение субъекта от объекта — благодаря тому, что мы становимся субъектом.
Будьте свидетелем, знающим. И тогда то, что вы познаете — это, допустим, мысли или ощущения. Мышление — это культурная обусловленность; мы обусловлены к тому, чтобы о чем-то думать. Мы также чувствительны и способны ощущать. Нам может быть одиноко, или грустно, или мы можем быть в замешательстве. И есть знание об этих вещах, не так ли? Вы можете думать: «Сегодня я чувствую грусть», — и есть осознавание этого чувства, того, какое оно есть, а также его изменчивости. Другими словами, есть то, что осознает, и есть осознаваемый предмет. Если цепляться за предмет, то вы становитесь, например, тем, кто испытывает грусть. И вот это мы называем «становление». Если кто-то что-то скажет и разозлит вас, то возникнут злые чувства. И тогда, если цепляться за эти чувства, то вы становитесь злым человеком и можете совершить исходя из этого поступок. Другими словами, вы можете раздуть все это, закричать, наговорить недобрых слов и даже применить физическое насилие, — все из-за «становления».
Суть в том, чтобы знать разницу между объектами и их осознаванием. Это значит ставить «то, что осознает» в контекст, скажем так, буддхо, или Будды, познания, пробужденного состояния. -[В книге «Осознанность. Путь к Неумирающему» аджан Сумедо пишет, что буддхо означает «знающего, Будду, пробужденного, того, кто пробужден». — прим. русск. перев.]- Это чувство пробуждения очень значимо. Это учение в духе: «Ну-ка, подъем!» Мы считаем, что пробуждены, потому что наши глаза открыты и мы не лежим и не спим, но мы все равно можем совершенно потеряться в омрачениях и существовать во вселенной мнений и привычек. Будда, Пробужденный, пробудился именно к этому пониманию. Вопрос не в том, чтобы говорить: «Я не должен быть таким. Мне не следует быть невежественным и не следует злиться». Так мы бы осудили свою личность и опять застряли бы в той же вселенной. Мы знаем, что нам не следует быть такими; общественные ценности говорят, что нам следует покорять злость и похоть. Мы подчиняемся и всем остальным подобным «следует». Все мы и так знаем, что нам нужно делать: вопрос не в этом, не так ли? Главное — осознавать то, как все есть на самом деле.
Вот в этом я и советую вам доверять себе. И это как бы интуитивная функция. Ее нельзя постичь; на самом деле нельзя сказать: «Ага, вот она!» — и схватить ее рукой. Это что-то внутри вас, чему надо довериться; это ваша пробужденность. Что значит для вас быть пробужденным? Нет смысла спрашивать меня о том, что это значит для вас, или спрашивать, пробуждены вы или нет: «Аджан Сумедо, я пробудился?» Не мне знать это, — вы сами можете все понять. И вот здесь дорогу может перегородить установка «учитель-ученик», потому что ученики склонны передавать все полномочия учителю: «Аджан Сумедхо знает, что хорошо для меня. Я такой глупый и безнадежный! Я нелепый человек и сделал за жизнь много глупостей. А вот Аджан Сумедхо знает, что мне нужно».
А я на это скажу: «Ну, да, вы жили довольно глупо и вам никогда не следует доверять себе. Я-то знаю, что для вас хорошо!» Так бы я только укрепил мысль о том, что я — эксперт, а вы — ученик. Дело, однако, и не в том, чтобы мыслить наоборот: «Знаете, я так же хорош, как Аджан Сумедхо». В созерцании вы уходите за эти границы. Вы учитесь доверять собственному интуитивному ощущению, пробужденности собственного ума, и это становится для вас по-настоящему осознанным опытом. Это не просто некая идея в мозгу, но то, что вы хорошо знаете, — что вы хорошо знаете и чему доверяете.
Сперва ваше интуитивное ощущение может не показаться таким уж заслуживающим доверия, потому что оно не может, как вам хотелось бы, уцепиться за что-то. И вот здесь я советую больше доверять прямому опыту, чем идеям, происходящим из традиции. Какими бы хорошими эти идеи ни были, пока вы цепляетесь за них, вы пытаетесь интерпретировать жизнь с чьей-то чужой точки зрения. Нас легко может смутить то, что думают или говорят другие, или то, что мир, как нам кажется, ожидает от нас. Это может нас сильно перепугать, и тогда мы перестанем доверять себе.
В нашем материалистическом обществе, как я заметил, мы можем выглядеть очень уверенными в себе, — но это неправда. Мы можем производить впечатление, что являемся авторитетом и знатоком, просто потому что много всего знаем: «Я много знаю про буддизм Тхеравады. Я знаток!» И все же, если мы совсем не практикуем, то уверенность нас подводит, когда дело доходит до правды жизни — до эмоционального стресса, потери любимых, разочарований. Все это — часть человеческого опыта, и какими бы экспертами мы ни были в учениях Палийского канона, если мы по-настоящему не применили эти учения в жизни и не научились доверять собственному интуитивному ощущению, они не слишком-то помогут, когда дело примет крутой оборот. Если просто сказать кому-то, что все вокруг — непостоянство, неудовлетворительность и бессамостность, то так или иначе это будут пустые утверждения, когда жизнь человека станет сложной, когда он потеряет работу, умрет его жена и ему отключат электричество. Сами по себе слова «Ну, знаешь, все ведь непостоянно…» звучат несколько пусто.
Итак, советую вам на этой Летней школе внимательно слушать то, что внутри вас. Если вы несчастны, в сомнениях, истощены, вам скучно или, может быть, вы ликуете, то вместо того, чтобы пытаться подавить это или без конца рассказывать об этом людям, прислушайтесь: «Мне скучно! Мне скучно!» И тогда вы можете начать входить в контакт со скукой, можете как бы принять ее. Дело не в том, чтобы пытаться разобраться в том, почему вам скучно или обвинять кого-то: «Мне скучно из-за него. Мне скучно из-за Летней школы!» Просто используйте скуку, чтобы открыться ей, понять, распознать скуку. И если кто-то говорит нечто, что вас оскорбляет или огорчает, используйте это, чтобы учиться.
Когда мы начинаем задумываться, то приходим к старой проблеме: «Почему я настолько огорчаюсь, когда ты так поступаешь?» Мы можем думать об этом и пытаться разобраться, — и иногда интересно так делать, — но это не решает проблему. По крайней мере если одновременно мы не учимся распознавать, что быть огорченным — это «вот так», чувствовать одиночество — это «вот так». Но то, что осознает, — одиноко ли ему? Осознаванию одиноко? Или одиноко объекту осознавания? Исследуйте это соотношение!
Страх — еще одна важная грань нашей жизни, над которой можно размышлять, не так ли? Это базовая человеческая эмоция. Вселенная, в которой мы с вами живем, — это вселенная страха. Можно создавать институции, чтобы получить ощущение защищенности, но животный мир, — он весь про выживание. Согласно закону джунглей, мы следим за самими собой, учимся уловкам, позволяющим выжить. Рождение в такой вселенной внушает страх, — но дела обстоят именно так, вот и все. Можно воображать, как им следует обстоять, — льву и ягненку следует жить рядом и любить друг друга, — но ведь это идеализированная вселенная. Можно создавать образ и идеал, но эта вселенная в действительности другая; ягнята и львы так себя не ведут. И не предполагается, что они должны так делать; так что это и не их вина. Мы распознаем устройство мира на уровне простой, грубой обусловленности, при которой нам нужно выживать, рожать, размножаться, растить семьи, есть, защищать свои вещи. Все это — составляющие человеческого мира, с которым мы сталкиваемся в своем опыте. И в нем много страха, в смысле боли и потерь. Но так уж устроена вселенная страха.
Здесь, в Британии, у нас есть ощущение защищенности. Как бы люди ни жаловались, эта страна управляется достаточно хорошо. Живя здесь, можно принимать за должное многое, чего нет в других странах. Значит, раздражать могут мелочи. Вы хотите совершенства. Вы хотите, чтобы вещи были такими, какими они были бы, если бы этой страной управляли очень хорошо и все люди делали бы именно то, что им следует. Вам хочется этого, — но дела обстоят иначе. И замечать то, как обстоят дела, не означает извинять их или просить прощения. Это значит просто распознавать, что этот мир и это физическое тело такие, какие они есть в данное мгновение. Чувствуете ли вы себя здоровым и сильным, слабым и болезненным, или как-то иначе, — дело не в этом, не так ли? Дело в том, чтобы добровольно принять положение дел, распознать его, — даже если оно не такое, как вам хочется, — вместо того, чтобы фанатично вредить обществу, или своему телу, или миру, в котором живете, потому что вам кажется, что вам угрожают и вас преследуют.
Итак, то, что пробуждено и осознанно, может осознавать ваше тело, но само тело не может осознавать вас. Благодаря простому упражнению просматривания тела, простому движению по ощущениям в теле, можно убедиться в том, что вы прямо сейчас можете осознавать свое тело как переживание. Сидя здесь, вы можете осознавать позу, в которой сидите, возникающие при этом давление, жар и холод, и все другие ощущения. «То, что осознает» может в это самое мгновение присутствовать во всем теле. Это не то же, что думание. Когда вы думаете и анализируете, у вас есть одна мысль за раз. Вам нужно думать одну эту мысль, потом следующую, еще одну; и вы не можете одновременно думать две мысли. Кроме того, когда вы привязаны к мышлению, вы в ловушке измерения времени. Думание — это вообще-то большой дар, но мысли с легкостью могут омрачать, так как они ограничены; они линейны и двойственны.
Тем не менее вы можете осознавать мышление и намеренно думать: «Я недостаточно хорош такой, какой есть», — или что-то другое. Однако что же осознает мышление? Спрашивайте себя снова и снова: «Что же осознает мышление? Что осознает чувства? Что же осознает грусть, злость, вожделение, отчаяние или еще что-либо? Что же осознанно? Дело здесь не в том, чтобы найти какой-то хитроумный ответ, а просто в том, чтобы довериться себе, чтобы такой вопрос просто плавал в вашем сознании. И вы могли начать чувствовать связь: получали бы ощущение того, что вы и есть эта осознанность, эта чистая субъективность, для которой физическое тело — больше не субъект, а объект. И при которой вы не действуете исходя из суждений «Я есть это физическое тело» или «Я есть эта личность». При которой вы, скорее, находитесь в пространстве, которое все это содержит.
Это мой собственный опыт и интерпретация того, что я именую «бессмертное». Я осознаю то, что изменчиво, что привязано к смертности, — например, мысли. Мысли непрестанно рождаются и умирают. Мышление разворачивается очень быстро, — как и чувства, эмоции, состояния ума, физические ощущения, удовольствие, моральная и телесная боль, и так далее. Тогда что же их осознает? Что же пробуждено? Просто повторяя этот вопрос, вы прислушиваетесь к своим сомнениям, а также учитесь доверять элементарному акту внимательности. Вопросы способствуют такой внимательности. Дело не в том, чтобы искать ответы по-обычному. Я имею в виду, что вопросы нужно задавать, чтобы просто развивать уверенность в собственной восприимчивости, собственной пробужденности.
Эта пробужденность естественна; это не условность, создаваемая медитативным упражнением. Это естественное состояние существования, и оно обеспечивает само себя, когда вы доверяетесь ему. Потому я и твержу слово «доверие». Ваш мыслящий ум бесконечно подвергает его сомнению. По крайней мере, так делал мой ум. Я думал: «Не может это быть настолько простым! Даже мастерам созерцания нужны годы, чтобы достичь просветления, и для кого угодно оно считается редкостью». Прочитаешь рассказы в писаниях и книгах по Дхамме и задумаешься: «Не представляю, что такому человеку, как мне, это когда-либо удастся». Слышишь про чудесную составляющую всего этого, про великих учителей, читающих мысли и воспаряющих в воздухе. «Уверен, что никогда не смогу делать так», — а ведь хотелось бы! Обратите внимание на ограниченность самих условных знаков, которые мы используем, — писаний, комментариев к ним, слов великих учителей. К тому же их часто цитируют вне контекста.
Аджан Маха Бува написал биографию Аджана Мана, в которой тот представлен суперменом. Это очень захватывающая книга, и сложно не впечатлиться ей. Но когда задаешь вопросы ученикам Аджана Мана, то они говорят: «О, все это не имеет значения. Просто забудьте! Аджан Ман учил тому, как пробудиться, быть осознанным». Всё остальное содержание впечатляет, захватывает и может вдохновить, но поймите его ограниченность и доверьтесь своему интуитивному чувству. Что главное? Чтобы вы контактировали со всеми измерениями вселенной и разговаривали с дэвами в небесных мирах, были физически связаны с арахантами в Гималайях, или чтобы вы были пробуждены и осознанны в этом мгновении, в этом будничном мгновении, когда вы сидите, стоите, шагаете, лежите, моете посуду или пылесосите ковер? Размышляя так, я понимаю, что осознанность важнее попыток превратиться в сверхестественного супер-мага. Я понимаю, что не стоит пытаться сделать это; это не то, чего я хочу.
Протестируйте это сами! Увидьте это сами, собственным интуитивным разумом. Есть страдание (дуккха) и есть не-страдание. Если, исследуя неудовлетворительность, просто взять эти два пункта, то вы можете осознать, скажем, что утром проснулись с тоскливым чувством, или даже с чувством ужаса. Может быть, в этот день будет нечто, с чем вы не горите желанием встречаться. Может быть, в вас есть чувство неугомонности, желание чем-то себя занять, одиночество, желание с кем-то поговорить, желание некоего отвлечения. Такие вещи обыденны в чьей угодно жизни, а осознанность позволяет нам наблюдать их, знать, что они «вот такие».
Чем больше я доверяюсь осознанности, тем больше меняется отношение с условностями, возникающими в уме. Вместо того, чтобы оказываться втянутым в условности, или пытаться их подавлять, или избавляться от них, я признаю их, распознаю и не создаю вокруг них проблемы. А это усиливает чувство удовлетворенности жизнью и покоя. У меня нет ощущения: «Ох, мне так многое нужно сделать!» Мы создаем трудности для самих себя, когда говорим: «У меня проблема со злостью. Я страдаю от зависти. Во мне много страха. Я несу внутри себя неприязнь». Из таких отождествлений мы делаем вывод, что нам не следует иметь этих чувств. Мы думаем: «Я не должен быть злым человеком. Нужно что-то с этим сделать». Но если мы прислушаемся, а не просто примем это на веру, обнаружим ли мы, что «то, что осознает злость» само злое? Допустим, прямо сейчас вы очень злитесь, по-настоящему сильно, — и осознаете, что есть злость. Злится ли осознанность? Злость — это то, что вы чувствуете. Она «вот такая». Но ваша осознанность, — злится ли она?
Так я изучаю это отдельное переживание. И чем больше я изучаю, тем яснее вижу, что осознанность не злится. Осознанность осознает злость, но сама не является злостью. Я все больше доверяюсь осознанности; я покоюсь в ней, а не создаю проблемы из чувства злости. Если я принимаю это лично, то начинаю думать: «Хороший монах не должен быть таким. Мне нужно иметь к людям любящую (метта) доброту». А потом кто-то сделает нечто, что сильно меня разозлит, и я попытаюсь испытать к нему метту. «Что мне следует делать, — скажу я себе, — так это простить его». Проблема в том, что я и так знаю, что нужно делать. Но, в самом деле, я очень зол и у меня нет совершенно никакой метты для этого человека. Вообще-то я бы хотел ударить его кулаком в нос! Но то, что осознает злость, — является ли оно злостью? Является ли жадностью? Оно испугано? Оно в замешательстве?
Задавая такие вопросы, просто все больше доверяйтесь осознанности. Это интуитивная практика. Здесь нужно доверять себе. Именно вы должны сделать это; никто за вас не сделает этого. Не бойтесь доверять себе. Не доверяйте своим мнениям и взглядам. Не доверяйте своим взглядам на буддизм, или христианство, или что-то еще. Я не доверяю ни одной из этих вещей. У меня по-прежнему могут быть точки зрения и мнения, но я не доверяю им. Мое прибежище не в них. Однако я доверяю осознанности. Если продолжать взращивать ее, то по ходу вашего жизненного опыта она будет укрепляться. Это не какой-то оторванный от жизни идеализм; это что-то, по мере взросления дающее вам все больше силы, чтобы справляться с проблемами этого мира, чтобы жить в обществе, жить в человеческом теле. «Оно» такое, какое есть. Оно не такое, «каким ему следует быть», а просто такое, какое есть. Увидьте это! В отдельные мимолетные мгновения может быть чувство, что жизнь именно такая, какой должна быть. Однако вы не в силах удержать ее в таком виде.
— Аджан Сумедхо
6 августа 2002 года
Источник: Ajahm Sumedho. Don’t Take Your Life Personally.
Buddhist Publishing Group, 2010
Переведено для московского отделения Тайской лесной сангхи.
Источник: http://forestsangha.ru/text.php
….
Об авторе
Вам также может понравиться
Аспекты традиции Тхеравада — Аджан Чатри Хемапандха
Тхераваду можно смело назвать цитаделью сохранения и поддержания древнейшей, первоначальной формы буддийского учения, донесённой до нас в чистом виде. Это произошло благодаря допущениям только таких добавлений, которые лишь усиливали строгость оригинального учения.
Буддаяна. Сантикаро Бхиккху и Аджан Буддадаса
Он часто упоминал, что мне стоит уже забыть о различных «буддизмах» Тхеравады, Махаяны, Ваджраяны, Чань/Дзэн и всяком тому подобном. Мы все по-настоящему нуждаемся в Buddhayāna, — в коренном изначальном Средстве пробуждения, — так часто заслоняемом самыми различными более поздними измышлениями…
О пользе уединения — Тханиссаро Бхиккху
Для нашей культуры одиночество не характерно. Хотя в современном западном мире частная жизнь совершенно скрыта от посторонних глаз. Уже в XIX веке западные люди повсеместно жили в собственных домах и квартирах, как никогда до этого, как ни в одной другой культуре. Может показаться, что это явление способствовало развитию умения пребывать наедине с самими собой.