Ачария Ман. Духовная биография. Ранние годы – Ачария Маха Бува

Достопочтенный Ачария Ман Буридатта Тхера был мастером медитации випассана высочайшего уровня в нынешнем веке; тем, кто действительно достоин всяческой похвалы и восхищения, оказанных ему его близкими учениками. Он учил глубокой природе Дхаммы с такой силой и убеждением, что не оставлял сомнений среди учеников относительно высокого уровня своего духовного достижения. Его преданные последователи – многочисленные монахи и миряне, есть практически в каждом регионе Таиланда. Кроме того, у него много последователей в Лаосе, где монахи и миряне испытывают к нему глубокое почтение.

Его история поистине великолепна во всём: от его ранних лет в мирской жизни, долгих лет практики в качестве буддийского монаха, до дня, когда он, наконец, ушёл из жизни. В наши дни жизнь такого безупречного совершенства труднее найти, чем залежи драгоценных камней.

Ачария Ман родился в традиционной буддийской семье в четверг, 20 января 1870 года, в год Козы. Местом его рождения было село Бан Кхамбон в области Конгджиам провинции Убонрратчатхани.

Его отца звали Кхамдуан, мать – Джун, а его фамилия была Каэнкаэв. Он был старшим ребенком из восьми детей, хотя только двое из них были живы, когда он скончался. Невысокого роста, со светлым лицом, Ачария Ман был от природы быстр, энергичен, умён и находчив.

В возрасте пятнадцати лет он был посвящён в послушники в своем деревенском монастыре, где развил энтузиазм в изучении Дхаммы, запоминая тексты с исключительной скоростью. Молодой послушник с приветливым характером, он никогда не доставлял неприятностей своим учителям или товарищам.

Через два года после начала нового образа жизни, отец попросил его отказаться от одеяний монаха и вернуться к мирской жизни, чтобы помочь дома. Но его любовь к жизни монаха была так сильна, что он был уверен, что когда-нибудь снова вернётся. Приятные воспоминания о жизни в монашестве никогда не покидали его. Поэтому, он решил как можно скорее снова стать монахом. Это глубокое чувство предназначения, без сомнения, было связано с силой непреклонной веры, известной как саддха, которая была неотъемлемой частью его характера.

Когда ему исполнилось двадцать два года, он почувствовал желание посвятить себя монашеству и пришёл проститься с родителями. Не желая препятствовать устремлениям своего сына и понимая, что тот когда-нибудь всё равно бы ушёл, они дали своё согласие. Снабдив его полным набором основных необходимостей монаха для его посвящения. 12 июня 1893 года он получил посвящение в монахи в монастыре Ват Лиап в провинциальном городе Убонратчатхани.

Его упаджхайя (наставник, который руководит посвящением в монахи – прим.пер.) был Достопочтенный Арьякави, его каммавачария (учитель – прим.пер.) был Пхра Кхру Ситха, а его анусасаначария (инструктор – прим.пер.) был Пхра Кхру Праджук Убонкхун. Ему было дано монашеское имя Буридатта (одно из прошлых имён Будды, когда он ещё был бодхисаттой – прим.пер.). После посвящения он поселился в Ват Лиап – медитационном центре випассаны Ачарии Сао.

Пророчество.

Когда Ачария Ман впервые начал практиковать випассану в центре Ачарии Сао, он постоянно медитировал, внутренне повторяя слово «буддхо», памятование о Будде, поскольку предпочитал эту подготовительную практику Дхаммы всем остальным. Вначале он не испытывал той степени спокойствия и счастья, которую ожидал, что заставило его усомниться в правильности практики. Но несмотря на свои сомнения, он не ослаблял упорного повторения слова «буддхо», и в конце концов его сердце успокоилось.

Однажды ночью у него был сон: он вышел из деревни и вошёл в огромные дремучие джунгли, заросшие густым подлеском, едва пробираясь через них. Он изо всех сил пытался найти дорогу через огромные заросли, пока, наконец, не оказался в безопасности на другом конце. Когда он вышел, то оказался на краю огромного поля, простиравшегося так далеко, насколько хватало взгляда. Решительно зашагав по полю, он наткнулся на огромное поваленное дерево джати (по-русски известное как тиковое дерево. Джати на языке пали также означает «рождение» – прим.пер.).

Срубленное давным-давно, его ствол был частично врыт в землю, и большая часть коры и заболони уже сгнила. Он взобрался на это гигантское бревно джати и прошёл по всей его длине. На ходу размышляя: это дерево никогда уже не прорастёт и не вырастет снова. Он сравнил его со своей собственной жизнью, которая больше не возникнет в каком-либо будущем состоянии существования. Он отождествил мёртвое дерево джати со своей жизнью в самсаре. Видя, что дерево сгнило, никогда больше не пустит корни и не пробудится к жизни, он решил, что, продолжив усердную практику, несомненно найдет способ прийти к окончательному завершению своей собственной жизни в этом самом существовании. Обширное открытое поле символизировало природу бесконечного цикла рождения и смерти.

Пока он стоял на бревне, размышляя об этом, к нему подбежал белый жеребец и встал рядом с упавшим деревом джати. Ачария Ман почувствовал желание прокатиться на нём. Он сел на загадочного коня, который тут же помчался во весь опор, понятия не имея, куда его везут и зачем. Конь просто продолжал скакать во весь опор, без какого-либо явного направления или цели. Расстояние, которое он преодолевал по огромному полю, казалось неизмеримым. По мере их продвижения, Ачария Ман увидел вдалеке красивый книжный шкаф Типитаки (собрание буддийских учений – прим.пер.), украшенный изысканной серебряной отделкой. Без всякой команды конь подошёл прямо к закрытому шкафу и остановился. Как только Ачария Ман спешился, белый жеребец бесследно исчез. Подойдя к книжному шкафу, он заметил, что тот стоит на самом краю поля, а на заднем плане ничего нет, кроме густых джунглей, запутанных и заросших подлеском. Он не знал, как пройти сквозь них. Подойдя к шкафу Типитаки, он протянул руку, чтобы открыть его, но не успел дотронутся до дверцы, как проснулся.

Это был сон-нимитта (мысленный образ, видение – прим.пер.), знак, подтверждающий веру в то, что если Ачария Ман будет упорствовать в своих усилиях, то, несомненно, найдет путь к достижению того, что искал. С тех пор с обновлённой решимостью он интенсивно медитировал во время своих ежедневных обязанностей, неустанно повторяя «буддхо». В то же самое время, очень внимательно следил за соблюдением аскетической практики дхутанга, которую взял на себя с момента своего посвящения, и продолжал практиковать до конца жизни. Дхутанга состояла в следующем: носить только одежду, сделанную из обносков, не принимать одежду, непосредственно предложенную мирянами; ходить на подаяние каждый день без перерывов, за исключением тех дней, когда он решил поститься; принимать и есть только пищу, полученную в его чашу для подаяний, никогда не принимать пищу, предложенную после подаяния; есть только один раз в день, никогда не есть пищу после одного приема пищи; есть только из чаши для подаяний, никогда не есть пищу, которая не находится внутри одной ёмкости; жить в лесу, то есть бродить по лесистой местности, жить и спать в дебрях, в горах или в долинах; некоторое время жить под сенью деревьев, в пещерах или под нависающими скалами; и носить только три основных одеяния – внешнее, верхнее и нижнее одеяния, с добавлением одежды для купания, которую необходимо иметь в наши дни.

Ачария Ман также соблюдал остальные тринадцать практик дхутанги, когда обстоятельства были подходящими, но регулярно поддерживал вышеупомянутые семь, пока они не интегрировались в его характер. Они стали настолько его частью, что трудно найти кого-то, равного ему в наши дни.

Ачария Ман проявлял серьёзность в поиске смысла во всём, что делал. Он никогда не относился к своим обязанностям спустя рукава. Его искренней целью всегда было превзойти мир. Всё, что он делал, было направлено на благородное усилие уничтожить килесы (загрязнения – прим.пер.) внутри себя. Благодаря этой целеустремленности он не позволял своему сердцу скрывать высокомерие и тщеславие, несмотря на то, что подвергался таким же оскверняющим факторам, как и все остальные. В одном отношении он заметно отличался от обычного человека: вместо того, чтобы позволять килесам свободно господствовать над своим умом, он всегда сражался, нападая на них при каждом удобном случае.

Позже, почувствовав, что развил достаточно прочную основу в своей медитации, он решил исследовать сон-нимитту, анализируя до тех пор, пока не постиг его полный смысл. Он увидел, что посвящение в монахи и правильная практика Дхаммы подобны поднятию уровня читты (познающая природа ума или просто ум – прим.пер.) над ядами мира. Густые, спутанные джунгли, где подстерегают любые опасности, были аналогией читты, хранилищем боли и страданий. Читта должна быть поднята до того уровня, пока не достигнет необъятного, широко открытого пространства – сферы Абсолютного Счастья и свободы от всех страхов и забот.

Величественный белый жеребец символизировал путь практики Дхаммы. Он ехал на коне как средстве передвижения в царство полного удовлетворения, где увидел красивый книжный шкаф Типитаки с изысканным оформлением. Способный только смотреть на него, он не обладал духовным совершенством, необходимым для того, чтобы открыть шкаф и восхищаться библиотекой в полной мере – подвиг, который под силу только тем, кто приобрел кату-патисамбхиданьяна. Человек, наделенный этим четырёхчастным знанием, известен во всех трёх мирах своей блестящей мудростью и всеобъемлющим знанием методов обучения, обширным, как море и небо. Такой человек никогда не впадает в замешательство, обучая дэвов и людей.

Поскольку у Ачарии Мана отсутствовал достаточно высокий уровень духовного совершенства, ему было отказано в возможности открыть шкаф и пришлось довольствоваться просто восхищением его красотой. Следовательно, он достиг только уровня патисамбхиданусасаны, что означает, что он обладал достаточной мудростью и разъяснительными навыками, чтобы объяснить другим основной путь буддийской практики, но не всю её широту и глубину. Хотя Ачария Ман смиренно утверждал, что мог лишь указать путь, те, кто был свидетелем его практики и слышал глубокую Дхамму, которой он учил на протяжении всей своей жизни, были настолько глубоко впечатлены, что никакие слова не могут передать этого. Трудно увидеть или услышать что-либо сравнимое в наши дни и в наш век – век, который очень нуждается в подобном благородном человеке.

Знак.

В какой-то момент во время медитации в Ват Лиап, читта Ачарии Мана вошла в состояние покоя, и возникло спонтанное видение. Мысленный образ мёртвого тела, распростёршегося перед ним, раздутого, сочащегося гноем и истекающего телесными жидкостями. Грифы и собаки дрались над трупом, разрывая гниющую плоть и швыряя её повсюду, пока ничего не осталось. Вся сцена была невообразимо отвратительна и потрясла его.

С тех пор Ачария Ман постоянно использовал этот образ как ментальный объект для созерцания: сидя в самадхи (глубокая умственная концентрация, сопровождающаяся спокойствием сознания – прим.пер.), медитируя или занимаясь другими повседневными делами. Он продолжал так практиковать, пока однажды изображение трупа не превратилось в полупрозрачный диск. Чем больше он сосредотачивался на диске, тем больше тот менял свой внешний вид без остановки. Чем дольше он пытался следовать за ним, тем больше диск менял свою форму, так что нельзя было сказать, когда эта серия образов закончится. И чем больше он исследовал видение, тем больше оно продолжало меняться – до бесконечности. Например, диск превратился в образ огромной горной цепи, а Ачария Ман увидел себя идущим по ней, размахивая острым мечом и в обуви. Затем появилась массивная стена с воротами. Он открыл ворота, чтобы заглянуть внутрь и увидел монастырь, где несколько монахов сидели в медитации. У стены был крутой утёс с пещерой, где жил отшельник. Он заметил транспортное средство, похожую на люльку, свисающую на верёвке с утёса. Забрался в него и поднялся на вершину горы. Там он нашёл большую китайскую лодку, внутри которой стоял квадратный стол и висел фонарь, отбрасывающий люминесцентный свет на всю горную местность. Он обнаружил, что ест еду на вершине горы… и так далее, и так далее, пока стало невозможно увидеть конец всему этому. Ачария Ман сказал, что видел так много образов, что сейчас уже не может вспомнить их все.

В течение трёх месяцев Ачария Ман продолжал медитировать таким образом. Каждый раз, когда он погружался в самадхи, то продолжал исследовать полупрозрачный диск, который снова являл ему бесконечную серию видений. Однако, так не получил достаточно положительных результатов, чтобы убедиться в правильности этого метода. После этой практики, он был сверхчувствителен к обычному видению и звукам вокруг него. Радующийся одному и разочарованный другим, ему нравилось одно и было противно другое. Казалось, он никогда не сможет обрести устойчивое чувство равновесия.

Из-за этой чувствительности Ачария Ман пришел к убеждению, что самадхи, которое он практиковал, было неправильным путем. Если бы оно было правильным, то почему он не испытывал мир и спокойствие в своей практике постоянно? Напротив, ум был отвлечённым и неустойчивым под влиянием разных объектов чувств, с которыми он сталкивался, так же, как у человека, который никогда не практиковал медитацию. Возможно, практика направления внимания на внешние феномены нарушала фундаментальные принципы медитации. Может быть, именно по этой причине он не смог получить обещанных благ внутреннего мира и счастья.

Таким образом, Ачария Ман пришел к новому пониманию. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на внешних вещах, он вернул читту вовнутрь, в пределы своего физического тела. С тех пор его исследования были сосредоточены только на собственном теле.

Сохраняя острую осознанность, он исследовал тело сверху донизу, из стороны в сторону, изнутри и снаружи, каждую часть тела и каждый его аспект. Вначале он предпочитал проводить свои исследования во время медитации, расхаживая взад и вперед в глубоком сосредоточении, но иногда нуждался в отдыхе от этих нагрузок. Поэтому время от времени он садился в самадхи, хотя и категорически отказывался позволять читте войти в её обычное состояние покоя, наоборот, заставляя её оставаться в пределах тела. У читты не было другого выбора, кроме как обойти множество частей тела и исследовать их. Когда приходило время ложиться, исследование продолжалось в его сознании, пока он не засыпал.

Ачария Ман медитировал так несколько дней, пока не почувствовал, что готов сесть в самадхи и попытаться достичь состояния покоя с помощью своего нового метода. Он поставил перед собой задачу выяснить, какого состояния спокойствия может достичь читта. Лишённая покоя в течение многих дней и ведя интенсивную тренировку, связанную с созерцанием тела, она быстро вошла в состояние покоя с беспрецедентной лёгкостью. Он понял, что теперь его метод правильный: когда читта на этот раз достигла покоя, его тело словно отделилось от него самого. В этот момент он словно раскололся надвое. Осознанность была в силе в течение всего времени, вплоть до того, как читта погрузилась в самадхи. Она не блуждала и не колебалась, как раньше. Таким образом, Ачария Ман убедился, что вновь открытый метод был правильным для предварительной работы в практике медитации.

С тех пор он продолжал истово практиковать созерцание тела, пока не научился достигать состояния покоя, когда бы этого ни пожелал. С настойчивостью постепенно становясь всё более и более искусным в этом методе, пока читта не была прочно закреплена в самадхи. Он потратил целых три месяца, гоняясь за диском и его иллюзиями. Но теперь его осознанность больше не покидала его, и, следовательно, он больше не подвергался негативному влиянию окружающих вещей. Весь этот эпизод ясно показывает недостатки отсутствия мудрого учителя. Без своевременных советов и указаний в медитации зачастую возникают ошибочные суждения. Ситуация Ачария Мана была тому прекрасным примером. Отсутствие учителя может привести к дорогостоящим ошибкам, которые могут легко навредить медитирующему или, по крайней мере, задержать его прогресс.

В ранние годы Ачарии Мана в качестве странствующего монаха, люди проявляли мало интереса к практике медитации камматхана (40 тем медитации в буддизме – прим.пер.). Многие считали это чем-то странным, даже чуждым буддизму, не имеющим право на существование в жизни монаха. В те времена практикующий дхутангу монах, идущий по противоположной стороне поля, ввергал жителей в ужас. Те, кто всё еще был рядом с деревней, испугавшись, быстро бежали домой. Те, кто шёл рядом с лесом, прятались в густой листве, слишком напуганные, чтобы оставаться на месте и поприветствовать монаха. Таким образом, монахи дхутанга, странствуя по незнакомым местам во время своих путешествий, редко имели возможность спросить у местных жителей необходимое им направление.

Женщины из сельской местности часто брали своих маленьких детей в окрестные холмы, чтобы собрать дикие травы и съедобные растения или порыбачить в отдаленных прудах. Внезапно заметив группу монахов дхутанга, идущих к ним, они в страхе кричали друг другу: «Монахи Дхаммы! Монахи Дхаммы приближаются!» С этими словами они с глухим стуком швыряли на землю корзины и другие пожитки и бросались искать надёжное убежище. Их брошенные вещи могли сломаться или разбиться, но люди не обращали на это внимания, все просто бежали в ближайший лес или в свои дома в деревне.

Тем временем дети, которые понятия не имели, что происходит, начинали плакать и просить о помощи, когда видели, что их матери кричат и убегают. Слишком медленные, чтобы поспевать за взрослыми, малыши в смятении носились вокруг. Брошенные, они бегали туда-сюда по открытому полю, в то время как их матери оставались в лесу, слишком напуганные, чтобы выйти и забрать их. Забавная сцена бессмысленной паники, но в то же время жалкая: видеть, как напуганные невинные дети бегают кругами, отчаянно пытаясь найти своих матерей.

Очевидно, ситуация выглядела не лучшим образом, поэтому монахи дхутанга спешили быстрее пройти мимо, чтобы их длительное присутствие не вызвало ещё большую истерию. Попытайся они приблизиться к детям, ситуация могла выйти из-под контроля, испуганные дети отчаянно разбегались бы во всех направлениях, а их пронзительные крики звенели бы на весь лес. Тем временем их встревоженные матери, дрожа, прятались за деревьями, боясь «монахов Дхаммы», и в то же время переживая, что их дети могут потеряться. Они нервно наблюдали, пока монахи не скрывались из виду.

Когда те, наконец, исчезали, поднимался большой переполох, матери и дети взволнованно метались, пытаясь найти друг друга. К тому времени, когда вся группа благополучно воссоединялась, казалось, что вся деревня распалась на какое-то время. Воссоединение сопровождалось шумной болтовнёй, все смеялись над внезапным появлением «монахов Дхаммы» и последовавшим хаосом.

Такие случаи были обычным делом в те ранние годы: женщины и дети были напуганы, потому что никогда раньше не видели монахов, практикующих дхутангу и камматхану. Обычные люди ничего о них не знали и проявляли мало интереса, разве что убегали при их виде. Для этого есть несколько возможных причин. Во-первых, внешний вид таких монахов был довольно аскетичным и сдержанным. Вряд ли они позволили бы себе вольности с кем-то, кого давно не знали лично и кто бы не знал их. Кроме того, их одеяния и другие атрибуты были цвета охры из краски, сделанной из сердцевины дерева джекфрута – цвета, который был ярким, но вызывал скорее страх, чем преданность.

Эти одеяния цвета джекфрута носили монахи дхутанга, когда бродили с места на место, практикуя аскетический образ жизни. Они несли свои зонты-навесы, перекинутые через плечо, которые были значительно больше обычных зонтов. На другом плече они несли чаши для подаяния. Они шли гуськом, одетые в желтовато-коричневые одежды, и привлекали внимание тех, кто еще не был знаком с их образом жизни. Найдя тихое место, благоприятное для медитации, монахи дхутанга селились на некоторое время в отдалённых лесах у сельских общин, что позволяло местным жителям лучше познакомиться с ними. Слушая их учения, задавая им вопросы и получая их советы, жизнь людей во многом налаживалась. Постепенно с течением времени, их сердца стали принимать разумные разъяснения, которые те слышали, и вера возникала сама по себе. С верой в Дхамму, привитой в их сердцах, старые подозрения умерли и заменились уважением к монахам, чьи учения произвели на них такое впечатление. Тогда для тех, кто хорошо узнал их мирный темперамент и примерное поведение, простой вид монахов, идущих по сельской местности, вдохновлял на преданность. В течение этого раннего периода такой просветительский опыт распространился среди жителей страны по всему Таиланду.

Далеко путешествуя и будучи полными решимости правильно практиковать ради Дхаммы, монахам дхутанга всегда удавалось произвести впечатление на людей и поладить с ними. Им не нужна была известность, чтобы донести свой посыл. Вместо этого они полагались на своё достойное поведение как на естественное средство завоевания общественного интереса.

Монах дхутанга, сосредоточенный на Дхамме, считает странствия в поисках уединения неотъемлемой частью своей личной практики. Уединённые места дают его уму и телу спокойную, тихую обстановку для практики. То же самое было и с Ачарией Маном. Каждый год в конце сезона дождей он отправлялся в путешествие, бродил по лесам и горам в местах, где находил достаточно небольших деревень, способных обеспечить его ежедневные походы за подаянием. Больше, чем в любой другой части страны, он любил путешествовать в Северо-Восточном регионе Таиланда. Его любимыми местами были обширные леса и горные хребты в провинциях Накхонпханом, Саконнакхон, Удонтхани, Нонгкхай, Лей и Лом Сак; или на Лаосской стороне реки Меконг в таких местах, как Тхакхэк, Вьентьян и Луанг Прабанг. Эти места с их огромными участками леса и горной местностью идеально подходили для практики аскетического образа жизни.

Где бы он ни был, в какое бы время дня ни находился, основное внимание Ачарии Мана оставалось неизменным: он неустанно работал над совершенствованием своей медитативной практики. Зная, что это самая важная задача в его жизни. По натуре он не любил участвовать в проектах, связанным со строительством монастырей и предпочитал концентрироваться исключительно на внутренней работе медитативного развития. Он избегал общения с другими монахами и оставался в стороне от общества мирян, предпочитая одинокую жизнь – такой стиль жизни позволял ему свободно сфокусировать всё своё внимание и энергию на главной задаче: преодолении дуккхи (страдания – прим.пер.). Усердность и искренность характеризовали всё, что он делал: Ачария Ман никогда не обманывал себя и никогда не вводил в заблуждение других.

Невероятная энергия, терпение и бдительность, которые он вложил в свою практику, были поистине удивительны. Такие качества могли гарантировать, что самадхи и мудрость будут неуклонно прогрессировать, никогда не проявляя признаков спада. Впервые обнаружив, что созерцание тела является правильным методом предварительной работы медитации, он всегда практиковал его. Усердно придерживаясь этого метода, многократно исследуя своё тело, снова и снова, он стал весьма искусным в умственном рассечении различных частей тела, больших и малых, а затем с мудростью разбивал и их на части. В конце концов, он мог по желанию разделять всё своё тело, а затем сводить эти части к составляющим их элементам.

Благодаря упорству Ачария Ман неуклонно достигал всё более и более мирных и спокойных состояний ума. Он бродил по лесам и горам, останавливаясь в подходящих местах для интенсивной практики, но никогда не ослаблял постоянных усилий, которые вкладывал во все свои действия. Ходил ли он за милостыней, подметал ли землю, чистил ли плевательницу, шил или окрашивал своё одеяние, ел ли пищу или просто разминал ноги, он осознавал стремление совершенствовать себя в каждый момент бодрствования и во всех без исключения активностях. Только когда наступало время спать, он смягчался. Но даже тогда решал встать немедленно, без колебаний, как только проснётся. Он позаботился о том, чтобы эта привычка укоренилась в его характере. Осознав, что проснулся, быстро вставал, умывался и продолжал медитацию. Если он всё ещё чувствовал сонливость, то отказывался сидеть в медитации сразу же из опасения снова заснуть. Вместо этого практикуя медитацию при ходьбе, расхаживая взад и вперёд, чтобы рассеять сонливость, угрожавшую настигнуть его при малейшей потере бдительности. Если медленная ходьба оказывалась неэффективной, он старался взбодриться, ускоряя шаг. Только когда вся сонливость исчезала, и он начинал чувствовать усталость, то оставлял медитацию при ходьбе, чтобы сесть и продолжить медитировать до рассвета.

После того, как всходило солнце, он готовился отправляться на сбор подаяния. Надев нижнее одеяние, сложив внешние и верхние одежды вместе и завернувшись в них, с чашей для подаяний, висевшей на ремне на плече, он направлялся в ближайшую деревню будучи сдержанным, стараясь сохранять осознанность всю дорогу. Воспринимая свой поход в деревню и обратно формой медитации при ходьбе, он сосредотачивал своё внимание на каждом шаге пути, следя за тем, чтобы его ум не стал вовлечённым в какой-либо эмоционально заряженный чувственный объект по пути. Вернувшись в свой лагерь или монастырь, где он жил, раскладывал полученную пищу в чашу для подаяний. По правилам дхутанга ел только то, что ему предлагали в деревне, отказываясь принимать пищу, которую приносили потом. Лишь много позже, в глубокой старости, он несколько ослабил эту практику, согласившись принимать пищу, которую ему предлагали верующие в монастыре. В ранние годы он ел только то, что получал в чашу для подаяний.

Когда вся еда была помещена в чашу, он сидел, размышляя об истинном предназначении пищи, которую собирался съесть, чтобы потушить внутреннее адское пламя, то есть любую жажду к пище, которая могла возникнуть из-за голода. В противном случае ум мог поддаться силе жажды и предаться тонкому наслаждению вкуса пищи, хотя на самом деле должен был размышлять об истинном характере пищи: как вся она, будучи просто набором грубых элементов, отвратительна по самой своей природе. С этой мыслью, прочно укоренившейся в уме, он пережёвывал пищу, стараясь не поддаваться желанию, пока не покончит с едой. После этого вымывал миску, вытирал насухо, ставил её на несколько минут на прямой солнечный свет, а затем накрывал тканью и аккуратно убирал на место. Затем приходило время снова вернуться к борьбе с килесами, с целью их постепенного уничтожения, пока они не будут полностью побеждены и не смогут больше беспокоить его ум.

Следует, однако, понимать, что уничтожение килес – задача несказанно трудная. Ибо, хотя мы можем быть полны решимости сжечь килесы дотла, неизменно случается так, что сами килесы сжигают нас, причиняя нам столько сложностей, что мы быстро отказываемся от тех добродетельных качеств, которые сами же и намеревались развить. Мы ясно видим их негативное воздействие и хотим избавиться от килес, но затем сами же подрываем нашу благородную цель, не действуя решительно против них, опасаясь, что трудновыполнимость таких действий окажется слишком болезненной. Не встречая сопротивления, килесы становятся хозяевами нашего сердца и заявляют, что теперь оно их собственность. К сожалению, очень немногие люди в этом мире обладают соответствующим знанием и пониманием, чтобы противостоять этим загрязнениям. Живые существа во всех трёх мирах существования всегда подчиняются их господству. Только Владыка Будда нашёл способ полностью очистить своё сердце от них, и они никогда больше не побеждали его.

После достижения полной победы Владыка Будда сострадательно обратил свое внимание на путь обучения, провозглашая Дхамму своим ученикам и вдохновляя их решительно следовать тем же благородным путём, который он избрал. Практикуя таким образом, они смогли подражать его высшему достижению, достигнув конца благородного пути, высшего достижения: Ниббаны. Нанеся могущественным килесам смертельный удар, эти благородные личности навсегда изгнали их из своих сердец. Погасив свои килесы, они стали теми учениками-арахантами, которым с тех пор поклонялись люди во всём мире.

Ачария Ман был таким благородным человеком, следующим по стопам Будды. Он действительно обладал непоколебимой верой и неотступной решимостью, а не просто говорил о них. Когда утренняя трапеза заканчивалась, он сразу же отправлялся в лес, чтобы начать медитацию в мирной обстановке, которая так благоприятствовала спокойствию и внутреннему счастью. Сначала он ходил, потом сидел, медитируя таким образом, пока не чувствовал, что пришло время немного отдохнуть. Когда его силы восстанавливались, он возобновлял атаку на килесы – создателей бесконечного цикла существования. С подобной решимостью и непоколебимым усилием, у килес никогда не было возможности посмеяться над Ачарией Маном. Интенсивно практикуя самадхи, он также неустанно работал над развитием прозрения – его мудрость постоянно вращалась вокруг любого объекта, который он исследовал. Таким образом, самадхи и випассана развивались в тандеме, ни один из них не отставал от другого, а его сердце оставалось спокойным и удовлетворенным во время практики.

Тем не менее, периоды застоя в практике были неизбежны, поскольку у него не было никого, кто мог бы ему посоветовать, если он застрянет. Ачария Ман часто проводил много дней, прорабатывая конкретную проблему, кропотливо находя её решение. Он был вынужден тщательно исследовать эти камни преткновения во время практики, подробно изучая каждую грань, ведь они были препятствием для его прогресса, а также потенциально опасными. В таких ситуациях советы хорошего учителя могли бы оказаться неоценимыми, помогая медитирующему продвигаться быстро и уверенно, не теряя времени. По этой причине очень важно, чтобы у практиков был кальяамитта (хороший друг, наставник – прим.пер.). Ачария Ман испытал на себе недостатки отсутствия такого мудрого друга, который может дать нужный совет в нужное время.

Ачария Сао Кантасило.

В первые годы своей практики Ачария Ман часто путешествовал в компании Ачарии Сао, считая, что у него есть хороший, опытный учитель, который может оказать ему поддержку. Но когда он просил учителя дать ему совет по конкретным проблемам, возникающим в медитации, Ачария Сао неизменно отвечал: «Мой опыт в медитации сильно отличается от твоего. Твоя читта такая активная, всегда склонная к крайностям. В одно мгновение она взлетает в небо, а в следующее – погружается глубоко под землю. Затем, нырнув на дно океана, она снова взмывает вверх, чтобы продолжить медитацию высоко в небе. Кто знает твою читту лучше тебя самого? Я советую тебе исследовать эти проблемы самостоятельно и найти решение самому». Ачария Сао никогда не давал ему каких-либо конкретных советов, чтобы действительно помочь, поэтому Ачария Ман был вынужден решать их самостоятельно. Порой он чуть не умирал, прежде чем находил способ преодолеть некоторые из наиболее трудноразрешимых проблем, с которыми сталкивался.

Ачария Ман описывал своего учителя как человека с мягким и спокойным характером, который внушал глубокую преданность. Довольно странной особенностью практики Ачарии Сао была способность левитировать во время самадхи – его тело заметно парило над полом. В первый раз, сомневаясь, что его тело действительно парит, он открыл глаза, чтобы убедиться в этом самому. Как только его глаза открылись, беспокойство о его теле заставило читту выйти из самадхи. Он немедленно упал на пол и приземлился на ягодицы, которые потом были в синяках в течение нескольких дней. Но тело действительно парило в трёх футах (91 см – прим.пер.) над полом. Открыв глаза, чтобы проверить, он потерял концентрацию, необходимую для поддержания читты в самадхи. Внезапно выйдя из него, Ачария Сао рухнул на пол, как и любой другой предмет, упавший с высоты. Практикуя самадхи позже и почувствовав, что его тело снова левитирует, он, твёрдо удерживая осознанность сосредоточенной в состоянии самадхи, осторожно открыл глаза, чтобы посмотреть на себя. Тогда ему стало ясно, что тело действительно левитирует. В этот раз он не упал на пол, так как осознанность присутствовала для поддержания полной концентрации.

Этот опыт преподал Ачарие Сао ценный урок о себе самом. Однако, будучи исключительно осторожным и дотошным человеком, он не был полностью убеждён. Поэтому он взял небольшой предмет, вставил его изнутри под соломенную крышу своей хижины и продолжил медитировать. Почувствовав, что его тело снова начинает парить, он твердо сосредоточил свою читту в самадхи и стал подниматься вверх, пока не достиг того маленького предмета в соломе. Поравнявшись с ним, медленно протянул руку и очень осторожно взял, а затем с помощью самадхи опустился вниз. То есть он постепенно выходил из самадхи пока его тело не опускалось и могло мягко и безопасно коснуться пола, после чего полностью вышел из самадхи. Экспериментируя подобным образом, Ачария Сао убедился в своей способности левитировать, хотя это происходило не каждый раз, когда он входил в самадхи.

С самого начала его практики и до конца жизни читта Ачарии Сао обладала мягкими, невозмутимыми качествами, резко контрастирующими с активной читтой Ачарии Мана. В отличие от него, Ачария Сао не был склонен жить опасно, ища приключений, и не был склонен воспринимать разнообразные необычные явления, которые неизменно наблюдал Ачария Ман.

Ачария Ман сказал нам, что когда-то в прошлом Ачария Сао решил стать Паччекабуддой. Интенсивные усилия в медитации помогли ему вспомнить о своем давнем решении, и долгая привязанность к этой цели отразилась на том, что он не слишком охотно стремился к ниббане в настоящем. Вскоре стало ясно, что она словно блокирует попытку реализовать ниббану при жизни, поэтому он сразу же решил отказаться от старого обета. Вместо этого решив как можно скорее достичь ниббаны в течение нынешней жизни, чтобы избежать страдания перерождения в будущем.

Оставив свой первоначальный обет и, таким образом, не стеснённый предыдущими обязательствами, его медитативная практика стала постепенно продвигаться, пока однажды он, наконец, не достиг сферы абсолютного счастья, к которому стремился. Однако его способности к обучению были очень ограничены, вероятно, из-за естественной предрасположенности к тому, чтобы стать Паччекабуддой: тем, кто не имеет склонности учить других, хотя способен достичь просветления сам. Кроме того, учитывая, как легко он смог отказаться от первоначальной цели и затем поставить себе новую, это означало, что его предыдущий обет ещё не созрел до стадии необратимости.

Ачария Ман рассказывал, что давным-давно в прошлом он принял похожее решение: в его случае, торжественную клятву стать Буддой. Как и в случае с Ачарией Сао, интенсивные усилия в медитации заставили Ачарию Мана вспомнить об этом давнем намерении, и эта глубинная привязанность также не давала ему достичь ниббаны в нынешней жизни. Ачария Ман отрекся от своего обета стать Буддой после того, как начал практиковать дхутанга камматхану, так как понял, что его выполнение займёт слишком много времени. Потребовались бы эоны вращения в сансаре: рождаться, стареть, болеть и умирать снова и снова, бесконечно долго переживая страдания и боль.

Отказ от изначального обета освободил Ачарию Мана от этой заботы, открыв путь для постепенного прогресса в практике медитации. Тот факт, что он смог так легко отказаться от первоначальной клятвы, указывал на то, что она ещё не была достаточно прочно закреплена в его сознании, что он не мог отделиться от неё.

Ачария Ман часто сопровождал Ачарию Сао в его практике дхутанга, путешествуя по провинциям Северо-Восточного региона. Из-за различий в личности их медитативные переживания в несколько различались, но каждый очень наслаждался обществом другого. По своей натуре Ачария Сао предпочитал говорить мало. Он неохотно учил, особенно мирян. Когда он был вынужден давать наставления мирянам, то всегда был скуп на слова. То немногое, что он говорил, звучало примерно так: «Вы должны не делать зла и творить добро. Будучи достаточно удачливыми, чтобы родиться людьми, не тратьте сейчас эту благую возможность. Наш статус человека очень благороден, поэтому избегайте любого животного поведения. В противном случае, вы попадёте в миры ниже животного и будете гораздо несчастнее. Когда вы в конце концов попадёте в ад, ваше мучительное существование там будет намного более печальным, чем у любого животного. Так что не делайте зла!» Сказав так, он вставал и возвращался в свою хижину, не проявляя больше ни к кому интереса.

Ачария Сао всегда говорил очень скудно. За весь день он мог сказать только несколько фраз. При этом мог часами сидеть и ходить в медитации. У него была удивительно величественная, благородная внешность, которая внушала уважение и преданность. Один взгляд на его спокойное, умиротворённое лицо производил неизгладимое впечатление. Он сильно почитался монахами и мирянами и, как у Ачарии Ман, у него было много преданных учеников.

Было хорошо известно, что эти два ачарии питали огромную любовь и уважение друг к другу. В ранние годы они любили путешествовать вместе. Жили рядом во время и после ежегодного сезона дождей. В зрелые годы они обычно проводили их в разных местах, но достаточно близко, чтобы можно было навещать друг друга. Так как у каждого из них было большое число последователей, то трудно было найти место, чтобы разместить всех и они уже редко проводили эти сезоны дождей вместе. Раздельное проживание избавляло от необходимости обустраивать жилые помещения для такого количества монахов.

Даже живя порознь, они часто думали друг о друге с искренней заботой. В тех случаях, когда ученики Ачарии Сао посещали Ачарию Мана, первый вопрос, который он задавал им, касался здоровья и благополучия Ачарии Сао, а тот, в свою очередь, неизменно отвечал вопросом о благополучии Ачарии Мана, когда один из его учеников наносил визит. Через таких посланников каждый передавал своё почтительное приветствие другому, поддерживая таким образом контакт при каждом удобном случае. Каждый из этих великих ачариев питал огромное уважение к духовным достижениям другого. Оба произносили слова, полные похвалы и восхищения, когда говорили со своими учениками друг о друге. Их комментарии никогда не содержали намека на критику.

Ачария Ман полностью соглашался с замечанием Ачарии Сао о том, что его читта активна и склонна к крайностям: парить высоко в небе одно мгновение, затем погружаться под землю, прежде чем нырнуть на дно океана. Его читта действительно имела такие подвижные характеристики. Погружаясь в самадхи на ранних стадиях практики, читта имела тенденцию сосредотачиваться на внешних формах, воспринимая всевозможные необычные явления и вещи, о которых он даже не помышлял. Например, видение раздутого трупа. Как я уже упоминал, когда он сосредотачивал своё внимание на этом образе, тот вскоре превращался в полупрозрачный диск, который менял свою форму, создавая бесконечную серию образов.

Даже после открытия правильного метода практики, когда его читта входила в состояние покоя, она всё еще была склонна фокусироваться вовне, воспринимая бесчисленные типы явлений. Иногда он чувствовал, как его тело парит высоко в небесах, и путешествовал так многие часы, глядя на небесные дворцы, прежде чем возвращался обратно. В другой раз погружался глубоко под землю и посещал различные области ада. Испытывая сильное сострадание к его несчастным обитателям, переживавшим тяжкие последствия своих прежних действий. Наблюдая за этими явлениями, он часто терял всякое чувство времени. В те дни Ачария Ман всё ещё сомневался, были ли эти сцены реальными или воображаемыми. Только позже, когда его духовные способности стали более зрелыми, он смог исследовать эти вопросы и ясно понять определённые моральные и психологические причины, лежащие в их основе. Любой разрыв в концентрации, когда его читта находилась в состоянии покоя, создавала «окно», через которое та снова направлялась вовне, воспринимая все эти явления. Несмотря на его новые умения, как только внимание обращалось наружу, читта сразу же утекала туда.

По словам Ачарии Мана, в самом начале практики из-за отсутствия опыта в работе со своим подвижным умом, когда читта сосредотачивалась на изучении нижней половины тела, то вместо того, чтобы следить за различными его частями вплоть до подошв, она простреливала нижнюю часть туловища и проникала глубоко под землю, как верно заметил Ачария Сао. Как только он поспешно возвращал читту обратно в тело, она пролетала через его макушку, взмывая высоко в небо, где довольная расхаживала взад и вперед, не проявляя никакого интереса к возвращению в тело. Сосредоточившись с интенсивной осознанностью, он должен был заставить читту вернуться в тело и выполнить работу, которую надо было сделать.

В те ранние годы его ум так быстро погружался в состояние покоя, как при падении со скалы или в колодец, что осознанность не могла за ним угнаться. Отдыхая лишь небольшое время в полной неподвижности, прежде чем снова вернуться на уровень упачара самадхи (состояние, предшествующее полноценному самадхи – прим.пер.), его читта имела склонность выходить так часто и испытывать такое разнообразие странных вещей, что он очень расстраивался. Ачария Ман пытался заставить её оставаться в пределах своего тела, но часто безрезультатно. Его читта была слишком быстрой для осознанности и мудрости, чтобы угнаться за ней.

Всё ещё слишком неопытный, чтобы найти эффективное решение, он чувствовал беспокойство по поводу своей медитации. Но так как это было сугубо внутренним делом, он не мог никому рассказать о своём затруднительном положении. Так он экспериментировал со многими различными техниками, напрягая всю свою осознанность и мудрость, переживая сильное умственное напряжение, прежде чем нашёл реальное средство контроля над своей беспокойной читтой. Как только Ачария Ман осознал правильный метод укрощения своего динамичного ума, он обнаружил, что тот стал гибким, энергичным и чрезвычайно быстрым в любых обстоятельствах. В конце концов, внимательность и мудрость, работая в унисон, так хорошо смешались с читтой, что слились с ней воедино. Укреплённая таким образом, она работала как магический хрустальный шар, и он был способен поспевать за всеми мириадами явлений, возникающими внутри неё.

Ачария Ман обладал смелым, бесстрашным характером. Он был также чрезвычайно умён. Поскольку его строгие методы тренировки значительно отличались от тех, которые практиковали другие монахи, его стиль практики был уникален и невероятно трудным для повторения.

По моим собственным наблюдениям, я могу однозначно утверждать: он обладал действительно благородным характером с быстрым, отважным умом, который тренировался с бескомпромиссной решимостью. Его суровые методы обучения часто были совершенно уникальными. У него был оригинальный способ смешивать принудительное давление и мягкое убеждение, чтобы приручить динамичный ум, который, при малейшей потере концентрации, начинал искать вещи, которые могли легко вызвать проблемы.

Отчаянно пытаясь найти способ контролировать свой неуправляемый ум, практикуясь без надёжного проводника и преодолевая трудности, Ачария Ман порой чувствовал, что бьётся головой о стену. В отличие от многих других, он должен был обходиться без помощи проверенных методов медитации мудрого учителя – недостаток, о котором позже часто предупреждал других. Своим ученикам он всегда подчёркивал свою готовность прояснить любые проблемы, с которыми они сталкивались в медитации, тем самым избавляя их от необходимости тратить время впустую, как это было в его ранние годы.

Вскоре после своего посвящения Ачария Ман начал странствовать по провинции Накхонпханом и в конце концов пересёк реку Меконг, чтобы попасть в Лаос, где он спокойно практиковал аскетический образ жизни в горном районе Тхакхэк. Эту область Лаоса населяли огромные свирепые тигры, которые считались намного более опасными, чем тигры на тайской стороне реки. Неоднократно они нападали и убивали местных жителей, а затем пировали их плотью. Несмотря на такую жестокость, эти люди, в основном вьетнамского происхождения, не так боялись тигров, как их лаосские и тайские соседи. Снова и снова они наблюдали, как эти ужасные звери нападают и убивают друзей и родственников, и всё же казались равнодушными к бойне. Увидев друга, убитого прямо у них на глазах, с мясом, вырванным из тела голодным зверем, люди на следующий день, как ни в чём не бывало, отваживались вернуться в тот же кишащий тиграми лес. Лаосская и тайская общины были бы крайне расстроены, но вьетнамцев, похоже, такие события не трогали. Возможно, они просто привыкли видеть подобные вещи и те их больше не задевали.

У вьетнамцев была еще одна странная привычка: когда они видели, как тигр-людоед внезапно выскакивает и нападает на одного из их товарищей, никто в группе не пытался спасти жизнь друга. Они просто бросали его на произвол судьбы и бежали, спасая свои жизни. Например, группа всю ночь спит в лесу. Если огромный тигр прыгал в лагерь и утаскивал одного из них, остальные, разбуженные шумом, вскакивали и убегали, а затем спокойно находили другое место для сна. Как дети, они действовали без какой-либо логики и смысла. Вели себя так, словно эти огромные звери, которые уже показали себя такими искусными в поедании человеческой плоти, были слишком глупы, чтобы совершить то же самое с ними.

Я тоже знаком с людьми, которые не боятся тигров. Приезжая жить в нашу страну, они любят селиться в густых, заросших джунглях, изобилующих тиграми и другими дикими животными. Углубившись в лес в поисках дров, они проводят ночь вдали от деревни, не выказывая никаких признаков страха. Даже в одиночку, эти люди могут без страха спать ночью глубоко в лесу. Если они хотят вернуться в деревню поздно ночью, то без колебаний идут через густой лес и обратно, если это необходимо. На вопрос, почему они не боятся тигров, отвечают, что, хотя огромные кошки в их собственной стране имеют вкус к человеческой плоти, тайские тигры не такие и что они даже боятся людей. Условия на их родине могут быть настолько опасными, что люди, оставаясь на ночь в лесу, должны построить ограждение, напоминающее свинарник, в противном случае они могут никогда не вернуться домой. Даже внутри некоторых деревень рыщущие тигры могут быть настолько свирепыми, что никто не осмеливается выйти из дома после наступления темноты, опасаясь их нападения из тьмы. Вьетнамцы даже ругают тайцев за то, что они такие трусливые и всегда ходят в лес группами, никогда не осмеливаясь идти в одиночку. По этому поводу, Ачария Ман утверждал, что вьетнамцы просто заблокировали инстинктивный страх перед тиграми.

Однако, когда Ачария Ман вошёл в их страну, тигры никогда не беспокоили его. Разбив лагерь в лесу, он часто видел их следы и слышал их рёв, эхом отдававшийся среди деревьев по ночам. Однако он никогда не чувствовал опасности, для него эти звуки были просто естественными аспектами лесной жизни. Во всяком случае, Ачария Ман беспокоился не столько о тиграх, сколько о вероятности того, что он не сможет преодолеть дуккху и осознать высшее счастье ниббаны в этой жизни.

Говоря о своих путешествиях через реку Меконг, он никогда не упоминал о страхе. Очевидно, он считал такие опасности обычной частью походов по диким местам. Если бы я столкнулся с теми же опасностями вместо Ачарии Мана, то местным жителям пришлось бы собирать целый отряд по спасению такого трусливого монаха дхутанга. Когда я хожу в медитации в лесу ночью, просто случайный рёв тигра так беспокоит меня, что я едва могу продолжать идти до конца дорожки. Я боюсь встретиться лицом к лицу с одним из этих зверей и потерять рассудок. Видите ли, став достаточно взрослым, чтобы понимать что к чему, я часто слышал, как мои родители и их соседи громко обсуждали, что тигры очень свирепые животные и чрезвычайно опасны. С тех пор эта мысль не покидает меня, и я не могу не бояться тигров. Должен признать, что я так и не нашёл способа противостоять этим страхам.

Ачария Ман провёл большую часть ранних годов своей монашеской жизни, путешествуя по различным провинциям Северо-Восточного Таиланда. Позже, когда он развил в себе достаточно внутренней стабильности, чтобы противостоять как внешним отвлекающим факторам, так и тем переменчивым умственным особенностям, которые были неотъемлемой частью его характера, то спустился в центральные провинции, спокойно путешествуя по Центральному региону, ведя образом жизни дхутанга, пока в конце концов не достиг столицы, Бангкока. Прибыв незадолго до начала сезона дождей, он отправился в монастырь Ват Патхумван. Во время ретрита в сезон дождей он регулярно обращался за советом к Чао Кхун Упали Гунупамачария в монастыре Ват Бороманиват, чтобы получить более обширные рекомендации по развитию мудрости.

Ачария Ман покинул Бангкок после окончания сезона дождей, направившись в провинцию Лопбури, чтобы остановиться на некоторое время в пещере Пхай Кхванг в горном хребте Пхра Нгам, прежде чем отправится к пещере Сингто. Жизнь в таких благоприятных местах давала ему прекрасную возможность ещё больше развить свою духовную практику. Поступая так, он выработал бесстрашное отношение к своему уму и вещам, с которыми тот встречался. К тому времени его самадхи было твёрдым, как скала. Используя его как прочную основу для своей практики, он рассматривал всё с точки зрения Дхаммы, постоянно открывая новые способы для развития мудрости. Через некоторое время он вернулся в Бангкок и снова посетил Чао Кхун Упали в Ват Бороманиват. Ачария Ман сообщил наставнику о развитии в своей медитативной практике и расспрашивал у него о сомнениях, всё ещё остававшихся относительно практики мудрости. Удовлетворённый тем, что новые методы исследования, которые узнал, были достаточными для дальнейшего прогресса, он, наконец, простился с Чао Кхун Упали и отправился искать уединения в пещере Сарика в горах Кхав Яй провинции Накхон Найок.

Пещера Сарика.

Ачария Ман три года жил и практиковал в пещере Сарика. Всё пребывание там было наполнено самыми необычайными переживаниями, став незабываемым эпизодом в его жизни. Насколько я помню, вначале он прибыл в деревню Бэн Глюай, ближайшую к пещере и, следовательно, достаточно близкую, чтобы ходить за подаянием. Незнакомый с местностью, он попросил жителей отвести его в пещеру Сарика. Те сразу же предупредили его, что это особая пещера, обладающая различными сверхъестественными силами и что ни один монах не может оставаться там, покуда его добродетель не чиста. Другие монахи, которые пытались там жить, быстро и тяжело заболевали, многие даже умирали, прежде чем их успевали вылечить. Они сказали ему, что пещера принадлежала огромному духу, обладающему магической силой, у которого также был очень скверный характер. Этот гигантский дух охранял пещеру от всех незваных гостей – монахи не были исключением. Неожиданные опасности ожидали всех нарушителей в пещере, многих из которых потом нашли мёртвыми. Дух с удовольствием испытывал любого монаха, который хвастался своим мастерством в магических заклинаниях для отпугивания призраков. Нарушитель неизменно заболевал или умирал преждевременной смертью. Понимая, что Ачария Ман тоже может умереть, жители деревни сообщили, что будут рады, если он не пойдёт туда.

Заинтересовавшись рассказом об огромном злобном духе со сверхъестественными силами, Ачария Ман узнал, что нарушитель обычно замечал некоторое присутствие этих сил в самую первую ночь. Беспокойный сон часто сопровождался видением: огромный чёрный дух, возвышающийся над головой и угрожавший убить спящего, кричал, что он хранитель пещеры, имеет здесь абсолютную власть и не позволит никому вторгаться в его владения. Таким образом, любой нарушитель немедленно изгонялся, ибо дух не признавал ничьей власти, за исключением человека безупречной добродетели с любящим, сострадательным сердцем, который распространял эти благородные качества на всех живых существ. Такому благородному человеку позволялось жить в пещере. Дух даже защищал его и воздавал почести, но он не терпел узколобых, эгоистичных, невоспитанных незваных гостей.

Поняв, что жить в пещере не самая лучшая идея, большинство монахов не оставались надолго и, опасаясь за свою жизнь, спешили уйти. Обычно никто не задерживался там надолго – максимум на один-два дня, а потом спешил уйти своей дорогой. Дрожа всем телом и почти теряя рассудок от страха, они возвращались обратно, бормоча что-то о свирепом демоническом духе. Испуганные и наказанные, они бежали и не возвращались. Ещё хуже, что некоторые, поднявшиеся в пещеру, никогда больше не спускались оттуда. И теперь жители переживали за судьбу Ачарии Мана, не желая, чтобы он стал следующей жертвой.

Ачарья Ман спросил, что они имели в виду, говоря, что некоторые монахи, поднявшись в пещеру, никогда больше не спускались: «Что с ними произошло?» Жители ответили, что они умерли там. А затем рассказали историю о четырёх, казалось бы, знающих монахах, которые умерли в пещере незадолго до этого. Перед тем, как войти в пещеру, один из них заверил, что не боится, так как знает могущественное заклинание, защищающее его от призраков и других духов, а также множество других могущественных заклинаний. Он был убеждён, что дух не сможет навредить ему. Неоднократно предупредив его об опасности, жители деревни пытались помешать его намерениям, но монах повторял, что не боится и настаивал на том, чтобы его отвели в пещеру. У жителей деревни не было другого выбора, кроме как показать ему дорогу. Оказавшись там, он заболел: у него поднялась высокая температура, начались ужасные головные боли и спазмы в животе. Спал он урывками и ему снилось, что он умирает.

На протяжении многих лет, разные монахи пытались жить там, но их опыт был поразительно похож. Одни погибали, другие быстро сбегали. Четыре последних монаха умерли в течение относительно короткого периода времени. Жители деревни не могли гарантировать, что их смерть была вызвана злым духом, возможно, была и другая причина. Но они всегда замечали мощное присутствие чего-то в пещере. Местные жители не осмеливались бросить вызов этой мощи, опасаясь, что тогда их самих унесут оттуда в критическом состоянии или же трупами.

Ачария Ман расспрашивал подробно, чтобы убедиться, что они говорят правду. Те уверяли его, что подобные вещи случались так часто, что им даже страшно об этом думать. По этой причине они предупреждали любого монаха или мирянина, который приходил искать в пещере магические предметы или священные амулеты. Неважно, действительно ли они там были, но некоторым людям нравилось заявлять об их существовании, а значит те, кто хотел их заполучить, обязательно бы отправились туда на их поиски. Сами жители деревни никогда не видели подобных предметов в пещере, и те, кто их искал, не сталкивались ни с чем, кроме смерти, или едва от неё спасались. Волнуясь за безопасность Ачарии Мана, люди умоляли его не ходить туда.

Он сочувственно выслушал жителей деревни, но, в конце концов, ему всё равно было любопытно увидеть пещеру. Жить или умереть, но он хотел подвергнуть себя испытанию и узнать, правда ли это. Страшные истории, которые он слышал, нисколько не пугали его. По правде говоря, он видел в этом приключении средство пробудить осознанность, возможность приобрести новый опыт для созерцания. Ачария Ман обладал мужеством встретиться лицом к лицу с неизбежным, как и подобает человеку, искренне заинтересованному в поисках истины. Поэтому в своей скромной манере он сообщил жителям деревни, что, хотя истории были очень пугающими, всё же хотел бы провести некоторое время в пещере. Заверив их, что поспешит обратно при первых признаках опасности, он попросил проводить его в пещеру, что те любезно и сделали.

В течение нескольких дней физическое состояние Ачарии Мана оставалось нормальным, сердце спокойным и безмятежным. Обстановка вокруг пещеры была уединённой и очень тихой, нарушаемой только естественными звуками диких животных, ищущих пищу в лесу. Первые несколько ночей он провел без происшествий, но в последующие ночи у него начались боли в животе. Хотя такие боли бывали у него и раньше, на этот раз состояние неуклонно ухудшалось и, в конце концов, стало настолько тяжелым, что иногда у него начинался кровавый стул. Вскоре его желудок отказался переваривать пищу – она просто проходила насквозь. Это заставило его задуматься над тем, что говорили жители деревни о четырёх монахах, умерших здесь недавно. Если его состояние не улучшится, возможно, он станет пятым.

Когда однажды утром миряне пришли к нему в пещеру, он послал их поискать в лесу лекарственные растения, которые ранее ему помогали. Они собрали различные корни и древесные соки, из которых он варил зелье и пил, или же растирал их в порошок и выпивал, смешав с водой. Он испробовал несколько различных комбинаций из трав, но ни одна из них не облегчила его симптомов. Они ухудшались с каждым днём. Его тело было чрезвычайно слабым, и хотя его решимость не сильно пострадала, она была явно слабее, чем обычно.

Однажды, когда он сидел и пил лекарство, возникла мысль, побудившая его критически осмыслить свои действия и укрепившая его решимость: «Я принимаю это лекарство уже много дней. Если оно действительно эффективно для лечения желудка, то должно быть какое-то улучшение. Но с каждым днем становится только хуже. Почему лекарство не даёт желаемого эффекта? Возможно, оно вовсе не помогает, а вместо этого усугубляет симптомы и вызывает устойчивое ухудшение. Если это так, тогда зачем продолжать принимать его?»

Как только он полностью осознал своё затруднительное положение, то принял твёрдое решение. С этого дня он будет лечить расстройство желудка, используя только «лечебные свойства Дхаммы». Если он выживет, то хорошо, если он умрёт, то так тому и быть. Обычные методы лечения оказались неэффективными, и он решил прекратить принимать все лекарства до тех пор, пока не исцелится с помощью лечебной силы Дхаммы или не умрёт в пещере. С этой мыслью, он напомнил себе:

«Я буддийский монах. Я довольно давно практикую медитацию, чтобы распознать правильный путь, ведущий к магга, пхала (пути и плоду – прим.пер.) и ниббане. Сейчас моя практика должна быть твёрдо основана на этом убеждении. Так почему же я так слаб и труслив, столкнувшись с небольшой болью? В конце концов, это всего лишь лёгкая боль, но я никак не могу с ней справиться. Внезапно ослабев, я чувствую себя побеждённым. Позже, когда жизнь достигнет критического момента – в момент смерти, когда тело начнёт разрушаться и распадаться – натиск боли безжалостно сокрушит тело и ум. Где я найду силы бороться с этим, чтобы превзойти этот мир и не быть побеждённым в борьбе со смертью?»

С этой торжественной решимостью он прекратил принимать все лекарства и серьёзно сосредоточился на медитации как единственном средстве от всех духовных и телесных недугов. Отбросив заботу о своей жизни, он позволил своему телу следовать своим собственным естественным курсом, переключив своё внимание на исследование читты – той «знающей природы», которая никогда не умирает, но имеет смерть как своего постоянного спутника. Он приступил к изучению читты, используя всю силу осознанности, мудрости, веры и настойчивости, которые так долго развивал в себе. Серьёзность его физического состояния перестала его интересовать, беспокойство о смерти больше не возникало. Он направил осознанность и мудрость на исследование болезненных ощущений, которые испытывал, разделяя тело на составляющие его элементы, а затем тщательно анализировал каждый из них. Он исследовал физические компоненты тела и ощущения боли внутри него. Он проанализировал функцию памяти (т.е. саннья кхандху, одну из 5-ти совокупностей, из которых состоит живое существо – прим.пер.), которая предполагает, что та или иная часть тела болит. Проанализировал мыслительные процессы (т.е. санкхара кхандху – прим.пер.), которые воспринимают тело как страдающее от боли. Все эти жизненно важные аспекты были исследованы осознанностью и мудростью, которые продолжали исследовать тело, боль и читту, неустанно ища их связь от заката до полуночи. Как только он осознал, насколько они взаимосвязаны, ему удалось полностью освободить тело от сильной боли, вызванной расстройством желудка. В этот момент осознания его читта достигла полного спокойствия, его духовная решимость неизмеримо усилилась, а телесная болезнь полностью исчезла. Болезнь, боль, заботы ума – всё исчезло одновременно.

Оставаясь ненадолго в полной неподвижности, читта медленно вышла на уровень упачара самадхи. Затем эта «светящаяся» читта покинула пределы тела и тут же столкнулась с огромным чёрным человеком, ростом с добрых тридцать футов (больше 9 метров – прим.пер.). Высокая фигура держала огромную металлическую дубину: двенадцать футов (примерно 3,5 метра – прим пер.) длиной и толщиной с человеческую ногу. Подойдя к Ачарие Ману, существо угрожающим голосом заявило, что собирается расплющить его о землю. Оно предупредило Ачарию Мана, чтобы тот немедленно бежал, если хочет остаться в живых. Металлическая дубина, лежавшая на его плече, была такой огромной, что одного её удара хватило бы, чтобы убить большого слона.

Ачария Ман сосредоточил свою читту на гигантском духе, спрашивая, почему тот хотел забить до смерти того, кто ничего не сделал и не заслужил такого жестокого обращения. Он напомнил великану, что, живя здесь, не причинил никому вреда и не создал неприятностей, заслуживающих такого смертельного наказания. Великан ответил, что он долгое время был единственной властью на этой горе и не позволит никому забрать её у него. Он вынужден принимать решительные меры против любых нарушителей.

Ачария Ман укоризненно ответил: «Я пришел сюда не для того, чтобы забрать чью-то власть. Я пришел, чтобы продолжить благородную работу духовного развития, ибо я стремлюсь забрать власть у килес, которые правят моим сердцем. Причинение вреда добродетельному монаху любым способом является очень порицаемым поступком. Я ученик Владыки Будды, в высшей степени чистого индивидуума, чьё всемогущее любящее сострадание охватывает всю чувствующую вселенную. Даёт ли тебе та великая власть, которой ты хвастаешься, власть над Дхаммой и каммой – теми непреложными законами, которые управляют существованием всех живых существ?»

Существо ответило: «Нет, сэр».

Затем Ачария Ман продолжил: «Владыка Будда обладал умением и мужеством, чтобы уничтожить коварные умственные загрязнения, которые так любят хвастаться могуществом и властью. Он изгнал из своего сердца все мысли о причинении вреда или убийстве других людей. Ты думаешь, что очень умён, но ты когда-нибудь задумывался о решительных действиях против килес в своём сердце?»

Существо призналось: «Пока нет, сэр».

«В таком случае, такая власть просто сделает тебя жестоким и диким, что приведёт к очень тяжелым последствиям для тебя самого. Ты не обладаешь властью, которая избавит тебя от зла, поэтому ты сжигаешь магией других, не подозревая, что на самом деле сжигаешь себя самого. Ты создаёшь очень серьезную камму. Как будто этого недостаточно, теперь ты хочешь напасть и убить кого-то, кто представляет собой добродетели Дхаммы, которые так важны для благополучия мира. Как ты можешь надеяться заслужить похвальную добродетель, если собираешься совершить акт такой беспрецедентной жестокости? Я человек добродетели. Я пришел сюда с самыми чистыми намерениями – практиковать Дхамму для своего собственного духовного блага и блага других. Несмотря на это, ты угрожаешь расплющить меня о землю, не задумываясь о последствиях такого злодеяния. Разве ты не понимаешь, что это затянет тебя в ад, где ты пожнёшь ужасные страдание? Вместо того чтобы беспокоиться за себя, я чувствую жалость к тебе – ты стал настолько одержим своей собственной властью, что теперь она сжигает тебя заживо. Могут ли твои могучие силы противостоять последствиям серьёзного проступка, который ты собираешься совершить? Ты говоришь, что обладаешь полной властью над этой горой, но могут ли твои магические силы превзойти Дхамму и законы каммы? Если это так, тогда вперёд, убей меня! Я не боюсь умереть. Даже если я не умру сегодня, моя смерть останется неизбежной. Ибо мир – это место, где все рождённые должны умереть, даже ты, ослеплённый собственной важностью. Ты не выше смерти или законов каммы, которые управляют всеми живыми существами».

Таинственное существо стояло неподвижно, как статуя, положив на плечо смертельную металлическую дубину, слушая, как Ачария Ман наставляет его, находясь в медитации самадхи. Оно стояло так неподвижно, что, если бы было человеком, можно было подумать, что настолько напугано и пристыжено, что едва может дышать. Но это было нечеловеческое существо, поэтому оно фактически и не дышало. Но несмотря на внешнее спокойствие, всё поведение ясно показывало, что оно так стыдится и боится Ачарии Мана, что едва может сдерживать эмоции.

Аджан Ман закончил говорить. Внезапно раскаявшийся дух сбросил с плеча металлическую дубину и превратился из огромного чёрного существа в преданного буддийского мужчину с мягкими, вежливыми манерами. Подойдя к Ачарие Ману с искренним уважением, он попросил у него прощения, выразив глубокое раскаяние. Вот суть того, что он сказал:

«Я был удивлен и немного испуган, как только увидел вас. Я сразу же заметил странное и удивительное сияние вокруг вашей фигуры, не похожее ни на что, что когда-либо видел. Это произвело такое глубокое впечатление, что в вашем присутствии я почувствовал слабость и онемение. Я ничего не мог поделать, так оно меня пленило. И все же я не знал, что это такое, потому что никогда не встречался ни с чем подобным. Мои угрозы убить вас минуту назад шли не от моих истинных чувств. Скорее, они проистекали из давнего убеждения, что я обладаю непревзойдённой властью над нечеловеческими существами, а также людьми со злыми намерениями, которым не хватает моральных принципов. Такая власть может быть оказана на любого в любое время, и он будет бессилен сопротивляться. Это высокомерное чувство собственной значимости заставило меня угрожать вам. Чувствуя себя уязвимым, я не хотел терять лицо. Даже когда угрожая вам, я чувствовал себя нервным и нерешительным, неспособным претворить в жизнь то, что сказал. Это была просто позиция человека, привыкшего властвовать над другими. Пожалуйста, будьте достаточно сострадательны, чтобы простить моё грубое и неприятное поведение сегодня. Я не хочу больше страдать от последствий зла. Я и так достаточно страдаю. Больше у меня нет сил выносить это».

Ачария Мана заинтересовался: «Вы выдающаяся личность с огромной властью. У вас есть нефизическое тело, поэтому вам не нужно испытывать человеческие трудности голода и усталости. Вы не обременены необходимостью зарабатывать на жизнь, как люди здесь, на земле, так почему же вы жалуетесь на страдания? Если небесное существование не является счастьем, тогда какое является?»

Дух ответил: «На поверхностном уровне небесные существа с их бесплотными телами, возможно, действительно испытывают больше счастья, чем люди, чьи тела намного грубее. Но, говоря строго в духовных терминах, бесплотное тело небесного существа всё ещё испытывает определённую степень дискомфорта, соответствующую утонченной природе этого состояния существования».

Этот разговор между духом и монахом был слишком глубоким и сложным для меня, чтобы описать его во всех деталях, поэтому я надеюсь, что читатель простит мне этот недостаток.

В результате дискуссии таинственное небесное существо проявило большое уважение к Дхамме, которую слушало, и подтвердило свою преданность трём прибежищам: Будде, Дхамме и Сангхе. Оно попросило засвидетельствовать свою веру и также приняло прибежище в самом Ачарие Мане. В то же время оно предложило ему свою полную защиту, призывая остаться в пещере навсегда. Если бы его желание исполнилось, Ачария Ман провел бы там остаток своей жизни. Это существо лелеяло возможность заботиться о нём и хотело убедиться, что ничто не помешает медитации Ачарии Мана. По правде говоря, оно не было каким-то таинственным существом с огромным чёрным телом – это был просто облик. Существо было главой всех земных дэвов в этом регионе. Его многочисленная свита жила повсюду в горах Накхоннайок, а также в окружающих его землях.

Читта Ачарии Мана вошла в состояние покоя в полночь, после чего он встретился с земным дэвой, общаясь посредством медитации самадхи до четырех утра, после чего читта вернулась в нормальное сознание. Беспокоящее его расстройство желудка, которое было, когда он начинал медитировать на закате, к этому времени полностью исчезло. Исцеляющая сила Дхаммы, применённая посредством медитации, была единственным лекарством, которое потребовалось для решающего выздоровления – это переживание для Ачарии Мана было просто удивительным. Отказавшись от сна, он продолжал упражняться до рассвета. Вместо того, чтобы чувствовать усталость после напряжённой ночи, его тело было более энергичным, чем когда-либо.

Он провёл ночь, полную удивительных переживаний: стал свидетелем мощной способности Дхаммы укрощать непокорный дух, превращая высокомерие в веру; его читта оставалась в безмятежно спокойном состоянии в течение многих часов, наслаждаясь этим чудесным чувством счастья; хроническая болезнь была полностью излечена, его пищеварение вернулось в норму; он был удовлетворен тем, что ум приобрел прочную духовную основу, которой мог доверять, тем самым рассеяв многие из его старых сомнений; он испытал множество необычных прозрений, которых никогда прежде не достигал, как тех, которые устраняли загрязнения, так и тех, которые усиливали особое понимание, сформировавшие затем неотъемлемую часть его характера.

В последующие месяцы его медитативная практика проходила гладко, всегда сопровождаемая неописуемым покоем и безмятежностью. Когда его здоровье вернулось к норме, физические неудобства больше не беспокоили его. Иногда, поздно ночью, он встречался с собраниями земных дэвов, которые приходили из разных мест, чтобы навестить его. Они узнали об Ачарие Мане, потому что таинственный дэва, втянувший его в словесную перепалку, рассказал всем о его присутствии и сопровождал их, когда те собирались навестить его. По ночам, когда никто не приходил, он наслаждался медитацией.

Однажды днём он покинул своё место медитации и сел на открытом воздухе недалеко от пещеры, размышляя о Дхамме, которую Владыка Будда так сострадательно дал человечеству. Он чувствовал, насколько эта Дхамма глубока и что трудно будет практиковать и довести практику до совершенства, полностью познав все её истины. Он испытывал чувство удовлетворения, думая о том, как ему повезло практиковать Дхамму и прозревать в её многочисленные истины. Несмотря на то, что он ещё не достиг окончательной реализации, мечты, которую давно хотел осуществить, духовное удовлетворение, которое он испытывал, было очень успокаивающим. Теперь Ачария Ман был уверен, что, если смерть не вмешается, его надежды когда-нибудь сбудутся. Наслаждаясь своей удовлетворенностью, он размышлял о пути, который избрал для практики Дхаммы и о результатах, которых надеялся достичь, продвигаясь шаг за шагом, пока не достигнет полного прекращения дуккхи, устранив все следы неудовлетворения, всё еще остающиеся в его сердце.

Как раз в этот момент перед пещерой появилась большая стая обезьян. Первым прибыл вожак, находившийся на приличном расстоянии впереди остальных. Добравшись до площадки перед пещерой, он заметил Ачарию Мана, который сидел очень тихо с открытыми глазами, молча глядя на приближающуюся обезьяну. Вожак сразу же насторожился. Нервничая и беспокоясь о безопасности своей стаи, он бегал взад и вперед по ветке дерева, осторожно поглядывая на монаха. Ачария Ман понимал его тревогу и сочувствовал ему, посылая благожелательные мысли доброжелательности: «Я пришел сюда практиковать Дхамму, а не для того, чтобы причинить кому-либо вред, не нужно бояться меня. Продолжай искать еду. Ты можешь приходить сюда каждый день, если хочешь».

В мгновение ока вожак обезьян побежал обратно к своей стае. Ачария Ман наблюдал за тем, что произошло дальше с изумлением и искренним состраданием. Как только вожак подошёл к остальным, он резко крикнул: «Гок, Эй, не так быстро! Там что-то есть. Это может быть опасно!» Услышав это, все остальные обезьяны начали одновременно спрашивать: «Гок, гок? Где, где?» Вождь повернул голову в сторону Ачарии Мана, как бы говоря: «Сидит там – видите?» Или что-то подобное на языке животных, который является непостижимой тайной для большинства людей. Ачария Ман, однако, прекрасно их понимал.

Как только вожак сообщил стае о присутствии Ачарии Мана, то предупредил их двигаться медленно и осторожно, пока они не смогут точно определить, что впереди. Затем он поспешил вперёд стаи, осторожно приближаясь ко входу в пещеру, где сидел Ачария Ман. Он был встревожен, беспокоясь о безопасности тех, кто следовал за ним, но при этом ему было и любопытно узнать, что впереди. Вожак аккуратно подкрадывался к Ачарие Ману, прыгая с ветки на ветку, как это обычно делают обезьяны, так как они довольно беспокойны. Лидер обезьян постоянно наблюдал за Ачарией Маном, пока не убедился, что монах не представляет опасности. Затем он вернулся назад и сообщил своим друзьям: «Гок, мы можем идти. Гок, опасности нет».

В течение этого времени Ачария Ман сидел совершенно неподвижно, непрерывно оценивая чувства вожака обезьян в отношении него. То, как он побежал назад, чтобы поговорить со своими друзьями, было довольно комично, но, зная о чём они говорят, Ачария Ман не мог не пожалеть их. Для нас, кто не понимает обезьяньего языка, их общение было подобно обычным звукам в лесу, похожим на крики птиц, которые мы слышим каждый день. Но когда вожак побежал назад, чтобы передать сообщение своей стае, Ачария Ман понял смысл того, что тот сказал так же чётко, как если бы они разговаривали на человеческом языке.

Когда главная обезьяна впервые заметила его, то поспешила обратно к своей стае, чтобы предупредить, чтобы те были осторожны. Хотя вожак передавал это сообщение в звуках гок, гок, которые издают обезьяны, его смысл был ясен другим: «Эй, стойте! Не так быстро! Впереди опасность». Услышав предупреждение, остальные стали задавать вопрос, что за опасность. Сначала один спросил: «Гок, что это?» Потом другой: «Гок, в чем дело?» Глава ответил: «Гок, гейк, там что-то есть, это может быть опасно». Остальные спросили: «Гок, где оно? Вожак ответил: «Гок, вон там».

Звуки, издаваемые этой большой стаей обезьян, разносились по всему лесу, когда они задавали и отвечали друг другу на вопросы. Сначала тревожно кричала одна, затем другая, пока все обезьяны, большие и маленькие, не забегали взад и вперед, ища решение своей проблемы. Опасаясь возможной опасности, с которой столкнулись, они в замешательстве взволнованно перекрикивались – точно так же, как делаем мы, люди, когда сталкиваемся с чрезвычайной ситуацией. Их предводитель решил прояснить ситуацию и предупредил их: «Гок, гейк, все подождите здесь, а я вернусь и проверю, чтобы убедиться». С этими словами он поспешил назад, чтобы посмотреть ещё раз. Приблизившись к Ачарие Ману, сидящему перед пещерой, он настороженно посмотрел на него, снуя туда-сюда между ветвями деревьев. Его глаза изучали монаха с напряжённым интересом, пока он не убедился, что Ачария Ман не был противником. Затем он поспешно вернулся к своей стае и объявил: «Гок, гейк, мы можем идти, это не опасно. Не нужно бояться». Так что все двинулись вперед, пока не достигли того места, где сидел Ачария Ман, они осторожно смотрели на него с подозрением. Как обычно делают обезьяны, когда их любопытство возбуждено, стая прыгала между деревьями. Их вопросительные звуки гок, гейк эхом разносились по лесу: «Что это? Что оно здесь делает?» Звуки их ответов отражались в взволнованном тоне животных, которым нужно было узнать, что происходит.

Наличие повторов в этом рассказе соответствует тому, как сам Ачария Ман рассказывал эту историю. Он хотел подчеркнуть нечто важное для своих слушателей. Он сказал, что дикие обезьяны паникуют, когда чувствуют опасность, потому что на протяжении веков люди использовали разные жестокие способы, чтобы убивать этих животных в бесчисленном количестве. Поэтому обезьяны инстинктивно очень недоверчивы к людям.

Поток сознания животного наполняет различные звуки, которые оно издает, соответствующим значением, подобно тому как человеческие словесные выражения определяются потоком человеческого сознания. Таким образом, обезьянам так же легко понять значение их общих звуков, как и людям понять один и тот же язык. Каждый звук, исходящий из потока сознания животного, наделяется определённым смыслом и целью. Эти звуки передают ясное послание, и те, кто слушает, неизменно понимают их точный смысл. Таким образом, даже если звуки, подобные гок, не имеют заметного значения для людей, обезьяны понимают их истинное значение, ведь это тот язык, который они используют для общения. То же самое относится и к людям разных национальностей, которые говорят на своём родном языке. Как у большинства народов мира есть свой язык, так и у каждого вида животных есть свои собственные средства общения. Вопрос, могут ли животные и люди понимать друг друга, когда общаются, не возникает, если мы понимаем, что каждая группа имеет законы своей речи и способ, которым она выражается.

В конце концов, преодолев свои страхи, обезьяны свободно стали бродить по окрестностям пещеры, добывая пищу. Они больше не настораживались, опасаясь опасности. С этого дня обезьяны чувствовали себя здесь как дома, не проявляя никакого интереса к Ачарие Ману, а он не обращал особого внимания на них, и все занимались своими повседневными делами.

Ачария Ман сказал, что все животные, которые искали пищу в местах, где он жил, делали это спокойно и без страха. Обычно все виды животных чувствуют себя комфортно, живя в местах, где поселились монахи, потому что очень похожи на людей в своих эмоциях. Им просто не хватает того же могущества и ума, которыми обладают люди. Их уровень интеллекта распространяется только на задачи поиска пищи и места, где спрятаться, чтобы выживать изо дня в день.

Однажды вечером Ачария Ман почувствовал такую глубокую печаль, что на глаза его навернулись слезы. Сидя в медитации, сосредоточенный на созерцании тела, его читта вошла в состояние такого полного покоя, что казалась совершенно пустой. В этот момент он почувствовал, словно вся вселенная перестала существовать. Осталась только пустота – пустота его читты. Выйдя из этого глубокого состояния, он созерцал учение Владыки Будды, которое предписывало средства для очищения оскверняющих загрязнений, находящихся в сердцах всех живых существ – знание, возникшее из ясной мудрости ума Владыки Будды. Чем больше он размышлял над этим вопросом, тем больше понимал удивительную проницательность Будды – и тем глубже его печалило собственное невежество. Он осознал первостепенную важность правильного обучения и тренировки. Даже таким общим телесным функциям, как принятие пищи и облегчение, мы должны научиться. Тренируясь и обучаясь, мы учимся выполнять их должным образом. Как помыться, одеться – фактически вся наша повседневная деятельность должна быть изучена, иначе она не будет совершаться правильно. Хуже, чем сделать её неправильно – это делать по-настоящему неправильные вещи, которые могут иметь тяжёлые моральные последствия. Так же, как необходимо научиться заботиться о теле, важно получить правильное руководство о том, как заботиться о своём уме. Если наши умы не проходят соответствующую подготовку, мы обречены совершать серьёзные ошибки, независимо от нашего возраста, пола или положения в обществе.

Обычный человек в этом мире напоминает маленького ребёнка, который нуждается в руководстве взрослого и постоянном внимании, чтобы безопасно вырасти. Большинство из нас, как правило, растут только внешне. Наши титулы, статус и наша самооценка имеют тенденцию возрастать всё больше и больше, но знание и мудрость правильного пути достижения мира и счастья для себя и других не становятся зрелыми вместе с нами, и мы даже не проявляем интереса к их развитию. Поэтому мы всегда испытываем трудности, что бы мы ни делали. Вот такие мысли глубоко опечалили Ачарию Мана в тот вечер.

У подножия горы, где начинался путь к пещере Сарика, стоял медитационный центр випассаны, местожительство пожилого монаха, посвящённого в конце жизни, до того имевшего жену и семью. Однажды вечером, размышляя об этом монахе, Ачария Ман задался вопросом, что он делает сейчас, и поэтому направил на него свой поток сознания, чтобы взглянуть. В этот момент ум старого монаха был полностью отвлечён мыслями о прошлом, касающимися дел его дома и семьи. Позже ночью, снова направив на этого монаха поток сознания, Ачария Ман увидел ту же ситуацию. Незадолго до рассвета он снова сосредоточил свою читту и обнаружил, что старый монах всё ещё занят составлением планов для своих детей и внуков. Каждый раз, когда он направлял поток своей читты на того монаха, то видел, что тот постоянно думает о вопросах, связанных с построением мирской жизни сейчас и в неисчислимых состояниях существования в будущем.

На обратном пути со сбора подаяния в то утро, Ачария Ман зашёл навестить пожилого монаха и сразу же поставил его в неловкое положение: «Как дела, старина? Строишь новый дом и снова женишься на своей жене? Ты не мог уснуть прошлой ночью. Теперь у тебя нет забот и ты можешь отдыхать по вечерам, не планируя, что скажешь своим детям и внукам. Но я подозреваю, что ты был так занят всем этим вчера, что не сомкнул глаз, верно?»

Смутившись, пожилой монах спросил с застенчивой улыбкой: «Вы знаете об этом? Вы невероятны, Ачария Ман».

Ачария Ман улыбнулся в ответ и добавил: «Я уверен, что ты знаешь себя намного лучше, чем я, так зачем спрашивать меня? Я убежден, что ты обдумывал всё это совершенно сознательно и был настолько поглощён своими мыслями всю ночь, что забыл лечь спать. Даже сейчас ты продолжаешь бесстыдно наслаждаться, думая об этих вещах, и у тебя нет осознанности, чтобы остановиться. Ты всё ещё полон решимости действовать в соответствии с этими мыслями, не так ли?»

Когда Ачария Ман закончил говорить, то заметил, что пожилой человек выглядит таким бледным, будто собирается упасть в обморок от шока или смущения. Он бормотал что-то бессвязное дрожащим, призрачным голосом, граничащим с безумием. Видя его состояние, Ачария Ман интуитивно понял, что любое дальнейшее обсуждение будет иметь серьёзные последствия. Поэтому он нашёл предлог сменить тему, немного поговорив о других вещах, чтобы дать тому успокоиться, а затем вернулся в пещеру.

Через три дня в пещеру пришёл один из мирян, покровитель старого монаха, и Ачария Ман спросил как у того дела. Мирянин ответил, что вчера утром тот внезапно ушёл и не собирается возвращаться. Мирянин спросил его, почему он так хочет уйти, и монах ответил: «Как я могу здесь оставаться? Однажды утром ко мне зашел Ачария Ман и прочитал такую язвительную лекцию, что я чуть было не упал в обморок прямо у него на глазах. Если бы он продолжил и дальше отчитывать меня, я бы точно потерял сознание и умер на месте. Но он остановился и сменил тему, так что мне как-то удалось выжить. Как ты можешь ожидать, что я останусь здесь после этого? Я уезжаю сегодня же».

Мирянин спросил его:

— Ачария Ман сурово вас отругал? Поэтому вы чуть не умерли и теперь считаете, что больше не можете здесь оставаться?

— Он совсем не ругал меня, но его проницательные вопросы – гораздо хуже брани.

— Он задавал вам какие-то вопросы? Вы можете сказать мне, что он спросил? Возможно, я смогу извлечь из них урок.

— Пожалуйста, не просите меня говорить, что он сказал, я и так до смерти смущён. Если кто-нибудь узнает, я провалюсь под землю. Не вдаваясь в подробности, могу сказать следующее: он знает всё, о чём мы думаем. Ни один выговор не может быть столь ужасен. Вполне естественно, что люди думают о хорошем и плохом. Кто может их контролировать? Но когда я обнаруживаю, что Ачария Ман знает всё о моих личных мыслях – это уже слишком. Я не могу здесь оставаться. Лучше уйти и умереть где-нибудь в другом месте, чем оставаться здесь и беспокоить его своими невежественными мыслями. Я не должен оставаться здесь, позоря себя ещё больше. Прошлой ночью я не мог заснуть – просто не могу выбросить это из головы.

Но мирянин умолял его одуматься:

— Почему Ачария Ман должен быть обеспокоен тем, что вы думаете? Он не виноват. Виноват тот, кто обеспокоен тем, что он сделал, поэтому следует предпринять искреннее усилие и исправить это. Вот что оценил бы Ачария Ман. Поэтому, пожалуйста, останьтесь здесь на некоторое время, и когда эти мысли снова возникнут, воспользуйтесь советом Ачарии Мана. Тогда вы сможете развить осознанность, необходимую для решения этой проблемы, это гораздо лучше, чем бегство от неё. Что вы на это скажете?

 — Я не могу остаться. Перспектива развития осознанности не может победить мой страх перед Ачарией Маном: это как натравить кошку на слона! Одна мысль о том, что он знает обо мне всё, вызывает у меня дрожь, как я могу поддерживать хоть какую-то степень осознанности? Я уезжаю сегодня. Если я останусь здесь ещё, то точно умру. Пожалуйста, поверьте мне.

Мирянин сказал Ачарие Ману, что ему очень жаль, но он не знал, что сказать, чтобы помешать старому монаху уйти: «Его лицо было таким бледным, было видно, что он испуган, поэтому я отпустил его. Прежде чем он ушёл, я спросил, куда он идёт. Он ответил, что точно не знает, но если он не умрёт раньше, мы, возможно, когда-нибудь встретимся снова. Я велел мальчику проводить его. Но когда он вернулся, то тоже не знал, куда отправился монах, тот ему ничего не сказал. Мне его очень жаль. Старик не должен был принимать всё близко к сердцу».

Ачария Ман был глубоко потрясён, что его благие намерения привели к таким негативным результатам, а его сострадание стало причиной таких печальных последствий. По правде говоря, видя ошеломлённую реакцию пожилого монаха в первый же день, он подозревал, что может произойти что-то подобное. После этого он не направлял поток своей читты на монаха, опасаясь, что может снова столкнуться с той же ситуацией. В конце концов, его подозрения подтвердились. Он сказал мирянину, что разговаривал со старым монахом так, как обычно разговаривают друзья: то игриво, то серьёзно. Он бы никогда не подумал, что это приведёт к такой большой проблеме, что пожилой монах будет вынужден покинуть свой монастырь и бежать.

Это происшествие стало важным уроком и определило, как Ачария Ман в дальнейшем вёл себя со многими людьми, которых он встречал на протяжении жизни. Он опасался, что такой инцидент может повториться, если не обдумать тщательно ситуацию, перед тем как что-то сказать. С этого дня, он больше никогда не предупреждал людей о конкретных мыслях у них в голове. Лишь косвенно намекал на определённый тип мышления, чтобы помочь людям осознать природу своих мыслей, но не расстраивать их чувства. Умы людей подобны маленьким детям, неуверенно стоящим на ногах, когда те учатся ходить. Работа взрослого – просто внимательно следить, чтобы они не пострадали. Нет смысла чрезмерно их защищать всё время. То же самое относится и к уму людей: им должно быть позволено учиться на собственном опыте. Иногда их мышление будет правильным, иногда неправильным, иногда хорошим, иногда плохим – это естественно. Неразумно ожидать, что они будут абсолютно хорошими и правильными каждый раз.

Годы, проведённые Ачарией Маном в пещере Сарика, были плодотворными. Он получил много просветляющих идей для углубления понимания внутренних аспектов своей медитативной практики и много необычных прозрений относительно большого разнообразия внешних явлений, с которыми столкнулся в своей медитации. Он был так приятно поглощён своей практикой, что забыл о времени: едва замечал как проходили дни, месяцы, годы. Интуитивные прозрения возникали в его уме непрерывно, как вода, спокойно текущая в сезон дождей. Днём, когда погода была ясной, он гулял по лесу, любуясь деревьями и горами, медитируя на ходу, поглощённый окружающим пейзажем. С наступлением вечера постепенно возвращаясь в пещеру.

Окрестности пещеры изобиловали бесчисленными видами диких животных – обильное разнообразие диких растений и фруктов было естественным источником пропитания для них. Животные, такие как обезьяны, лангуры, летающие белки и гиббоны, спокойно приходили собирать их. Занятые своими делами, они не выказывали страха в присутствии Ачарии Мана. Наблюдая, как те ищут еду, он был поглощен их игривыми выходками. Чувствуя подлинный дух товарищества с этими существами и считая их своими собратьями по рождению, старению, болезням и смерти. В этом отношении животные наравне с людьми. Ибо, хотя животные и люди различаются по степени своих накопленных заслуг и добродетелей, животные, тем не менее, тоже обладают ими в некоторой степени. На самом деле, степень накопленных заслуг может значительно различаться между отдельными членами обеих групп. Более того, многие животные могут действительно обладать большими заслугами, чем некоторые люди, но, будучи рождёнными животными, теперь вынуждены переживать последствия своих действий. Люди сталкиваются с той же дилеммой: хотя человеческое существование считается более высоким рождением, нежели рождение животным, человек, попадающий в тяжёлые ситуации и в нищету, должен переживать это несчастье, пока оно не пройдет или пока результаты этой неблагой каммы не будут исчерпаны. Только тогда на его месте может возникнуть лучшее состояние. Таким образом, последствия каммы продолжают разворачиваться бесконечно. Именно по этой причине Ачария Ман всегда настаивал на том, что мы не должны презирать низкий статус или состояние рождения другого существа. Он всегда учил нас, что благая и неблагая камма, созданная каждым живым существом, являются его единственным истинным наследием.

Каждый день после полудня Ачария Ман подметал территорию перед пещерой. Затем остаток вечера он сосредотачивался на медитации, чередуя медитацию при ходьбе с медитацией сидя. Его практика самадхи неуклонно прогрессировала, наполняя сердце спокойствием. В то же время он усилил развитие мудрости, мысленно рассекая различные части тела и анализируя их с точки зрения трёх универсальных характеристик существования: все они непостоянны, связаны со страданием и лишены всякого «я». Таким образом, его уверенность росла с каждым днём.

Савака-араханты.

Живя в пещере Сарика, Ачарию Мана время от времени посещали савака-араханты (вероятно речь идёт о существах, которые лично слышали учение Будды, когда он жил на земле, и в дальнейшем переродились в мирах Чистых обителей, со временем достигнув там состояния араханта – прим.пер.), которые являлись ему посредством самадхи-нимитты (образом в уме во время глубокой медитации – прим.пер.). Каждый cавака-арахант произносил для его блага речь о Дхамме, разъясняя традиционные практики благородных. Вот суть того, что было выражено:

Медитация при ходьбе должна практиковаться в спокойной, сдержанной манере. Используйте осознанность, чтобы сосредоточить своё внимание непосредственно на задаче, которую поставили перед собой. Если вы исследуете природу кхандх или состояние тела, или просто концентрируетесь на определённой теме Дхаммы, то убедитесь, что осознанность прочно зафиксирована на этом объекте. Не позволяйте вашему вниманию соскальзывать на что-то другое. Такая небрежность характерна для человека, не имеющего прочной духовной основы, и, следовательно, не имеющего надежного внутреннего прибежища. Внимательное осознавание должно присутствовать во всех ваших ежедневных действиях. Не выполняйте эти действия так, словно крепко спите и не осознаёте, как дёргается ваше тело или словно видящий сны спящий ум. Совершая утренний сбор подаяния, вкушая пищу и облегчаясь: во всех этих основных обязанностях вы должны строго придерживаться традиционной практики благородных учеников Будды. Никогда не ведите себя так, будто вам не хватает надлежащей подготовки в Учении и Дисциплине. Всегда ведите себя в духе истинного саманы (созерцателя, странствующего подвижника – прим.пер.) со спокойным, мирным поведением, чего и следует ожидать от того, кто посвятил себя в ученики Владыки Будды. Это означает поддержание осознанности и мудрости в каждом положении тела как способе устранения ядов, скрытых глубоко в вашем сердце. Тщательно исследуйте всю пищу, которую вы едите. Не позволяйте еде, имеющей приятный вкус, добавить яда в ваш разум. Даже если тело может быть укреплено пищей, которую едят без надлежащего исследования, ум будет ослаблен её разрушительными последствиями. Питая своё тело пищей, которую едят неосознанно, вы ею же разрушаете вашу умственную жизненную силу.

Самана никогда не должен подвергать опасности своё собственное благополучие или благополучие других, постыдно накапливая килесы, ибо они не только вредят ему, но также легко могут заразить и распространить вред на других. С точки зрения благородных учеников Будды, следует опасаться всех умственных загрязнений. Нужно быть предельно осторожным, чтобы ум не пренебрегал контролем за любой утечкой килес, ибо каждая действует как сноп огня, уничтожая всё на своем пути. Благородная Дхамма, практикуемая всеми благородными учениками Будды, подчеркивает скрупулезную самодисциплину во все времена и при всех позах тела – будь то ходьба, стояние, сидение, лежание, принятие пищи или облегчение, во всех разговорах и социальных взаимодействиях. Невнимательное, недисциплинированное поведение – это привычка килес, ведущая к нездоровым мыслям и через это увековечивающая цикл рождения и смерти. Желающие вырваться из цикла перерождений должны избегать таких порицаемых привычек. Они ведут всё глубже в бездну, заставляя стать самым неприемлемым человеком – никуда не годным саманой. Никто не хочет есть испорченную пищу, жить в развалившемся доме, одеваться в жалкую одежду или просто видеть всё это.

Вообще, люди презирают и избегают жалких вещей – тем более жалкого человека с жалким умом. Но самое отвратительное в мире – это жалкий самана, получивший статус буддийского монаха. Его убогость пронзает сердца как хороших, так и плохих людей. Она пронзает сердца всех дэв и брахм без исключения. По этой причине следует стремиться быть истинным саманой, проявляя крайнюю осторожность, чтобы оставаться внимательным и самодисциплинированным во все времена.

Из всех вещей в мире, которые люди ценят и о которых заботятся, ум человека самый ценный. На самом деле, ум – это самое главное сокровище во всём мире, так что позаботьтесь о нём хорошо. Познать истинную природу ума – значит познать Дхамму. Понимание ума – это то же самое, что понимание Дхаммы. Как только познаётся ум, познаётся Дхамма во всей её полноте. Достижение истины о своём уме – это достижение ниббаны. Ум – это бесценное достояние, которое никогда не следует упускать из виду. Те, кто пренебрегает воспитанием особого статуса ума в своих телах, всегда будут рождаться ущербными, независимо от того, сколько сотен или тысяч раз они перерождаются. Однажды осознав драгоценную природу наших собственных умов, мы не должны оставаться небрежными, зная, что обязательно пожалеем об этом позже. Такого сожаления можно избежать, его никогда нельзя допускать.

Человеческие существа – самая разумная форма жизни на земле. Поэтому они не должны погрязать в невежестве. В противном случае, они будут влачить невыносимо жалкое существование, не находя счастья. То, как истинный самана ведёт все свои дела, как мирские, так и духовные, служит достойным примером для подражания всему остальному миру. Он выполняет чистую и безупречную работу, его действия добродетельны и бесстрастны. Итак, старайтесь взращивать в себе образцовое поведение саманы, заставляя его неуклонно развиваться, и тогда, куда бы вы ни пошли, ваша практика всегда будет развиваться вместе с ним. Самана, который дорожит нравственной добродетелью, сосредоточением, осознанностью, мудростью и упорными усилиями, несомненно, достигнет возвышенного статуса полноценного саманы сейчас и сохранит его в будущем.

Учение, которое я даю вам – это руководство человека усердия и настойчивости, духовного воина, который вышел победителем, выдающейся личности, которая полностью превзошла дуккху, освободив себя от всех оков. Он достиг абсолютной свободы, став Владыкой Буддой, высочайшим проводником и учителем трёх миров существования. Если вы сможете понять особую ценность этого учения для вас, вскоре и сами избавитесь от килес. Я доверяю вам это учение Дхаммы в надежде, что вы уделите ему самое пристальное внимание. Таким образом, вы испытаете невероятные чудеса, возникающие в вашем уме, который сам по себе является удивительной и превосходной вещью.

•  

Савака-арахант произнес эту речь и ушёл, Ачария Ман смиренно принял это учение Дхаммы. Он тщательно рассматривал каждый аспект, выделяя каждую отдельную точку, а затем тщательно анализировал их все, один за другим. По мере того, как всё больше и больше савака-арахантов приходили учить его, он постигал множество новых прозрений в практику, просто слушая их объяснения. Их замечательные беседы увеличили его энтузиазм в медитации, значительно улучшив его понимание Дхаммы.

Ачария Ман рассказывал, что, слушая проповедь одного из учеников-арахантов Будды, чувствовал себя так, будто находится в присутствии самого Будды, хотя и не помнил о встрече с Ним в прошлых жизнях. Слушая внимательно, с полным сердцем, он настолько погружался в Дхамму, что весь физический мир, включая его собственное тело, переставал существовать для него. Существовала только читта, её осознание ярко сияло блеском Дхаммы. Только позже, когда он выходил из этого состояния, он осознавал гнетущее бремя, которое всё ещё нёс с собой: своё физическое тело – средоточие остальных четырёх кхандх, каждая из которых сама по себе представляет собой тяжелую груду страдания.

Во время своего длительного пребывания в пещере Сарика, Ачария Ман принимал многих савака-арахантов и внимательно слушал их советы, что сделало её уникальным местом среди всех, где он когда-либо останавливался. Живя там, безупречная уверенность в Дхамме возникла в его сердце, то есть он достиг плода анагамина. Согласно буддийским писаниям, анагамин оставил пять низших пут, которые связывают живые существа с кругом повторяющегося существования: саккая-диттхи, вичикичча, силаббатапарамаса, камарага и патигха (т.е. воззрения о «я», сомнения в Будде и Дхамме, вера, что правила и ритуалы могут помочь освободиться, привязанность к чувственным удовольствиям и любая форма неприязни – прим.пер.). Тот, кто достигает этого уровня, никогда больше не переродится в человеческом царстве или в любом другом царстве существования, где тела состоят из четырёх грубых физических элементов: земли, воды, огня и воздуха. Если этот человек не сможет достигнуть уровня араханта при жизни, то в момент смерти переродится в одной из пяти чистых обителей миров брахм. Анагамин перерождается в обители авиха, атаппа, судасса, судасси или аканиттха, в зависимости от индивидуального уровня продвижения по пути араханта.

Ачария Ман открыл, что достиг уровня анагамина в пещере Сарика, только своим близким ученикам, но я решил открыто заявить об этом читателю. Если такое разглашение будет сочтено неуместным, то я заслуживаю порицания, что не был более осмотрительным.

Однажды ночью, мирно практикую в течение многих месяцев, Ачария Ман испытал необычайно сильное чувство сострадания к своим собратьям-монахам. К тому времени в его медитативной практике каждую ночь возникали удивительные озарения. Он стал остро осознавать многие необычные, удивительные вещи – вещи, о которых он никогда не мечтал в своей жизни. В ту ночь, когда он думал о своих собратьях-монахах, его медитация была исключительно необычная. Его читта достигла особенно высокого божественного состояния в самадхи, что привело ко многим экстраординарным прозрениям. Ачария Ман полностью осознал пагубные последствия своего прошлого невежества и был тронут этим до слез. В то же время он понимал ценность усилий, которые так старательно прилагал, пока не смог пожать удивительные плоды. Глубокая благодарность тому, что совершил Владыка Будда, возникла в его сердце. Ведь именно он сострадательно провозгласил Дхамму, чтобы другие могли следовать по его стопам, тем самым позволяя понять сложную природу их собственной каммы, а также всех других живых существ. Такова суть, изречённая в строфе Дхаммы: все существа рождаются из своей каммы, камма их единственное реальное наследие, которая кратко суммирует практически все учения Будды.

Несмотря на эти прозрения, Ачария Ман продолжал напоминать себе, что, несмотря на их поистине удивительный характер, он ещё не достиг конца пути и прекращения дуккхи. Для этого ему нужно было вложить всю свою энергию в практику – с непоколебимой решимостью. Между тем он был рад видеть, что хроническая болезнь желудка, которая так долго его мучила, теперь полностью прошла.

Более того, его разум теперь был крепко привязан к прочной духовной основе. Хотя ему ещё предстояло полностью искоренить килесы, он был уверен, что находится на правильном пути. Его медитативная практика теперь развивалась гладко, без каких-либо колебаний, которые присутствовали ранее. Раньше он шёл ощупью в темноте, но теперь чувствовал уверенность в пути, ведущем к высшей Дхамме. Он был абсолютно убеждён, что однажды превзойдёт дуккху.

Его осознанность и мудрость достигли той стадии, когда работали непрерывно в полном согласии. Ему никогда не требовалось побуждать их к действию. День и ночь знание и понимание возникали непрерывно – как внутренние духовные прозрения, так и осознание бесчисленных внешних явлений. Чем больше его ум наслаждался такой удивительной Дхаммой, тем больше сострадания он чувствовал к своим собратьям-монахам: он хотел поделиться с ними этими чудесными прозрениями. В конце концов, это глубокое чувство сострадания послужило уходом из пещеры Сарика. С некоторой неохотой, он в конце концов ушёл на поиски монахов дхутанга, с которыми был знаком, когда жил на северо-востоке.

За несколько дней до того, как покинуть пещеру, группа земных дэва во главе с таинственным существом, с которым он впервые встретился там, пришла послушать беседу о Дхамме. Закончив свою речь, Ачария Ман сообщил о своем решении, сказав, что скоро простится с ними. Не желая отпускать его, большая группа дэва умоляла его остаться ради их длительного счастья и благополучия. Ачария Ман объяснил, что так же, как пришёл в эту пещеру по определённой причине, сейчас у него была другая причина двигаться дальше, он не приходил и не уходит по-рабски, следуя своим желаниям. Он предостерегал их от чувства разочарования, пообещав, что, если такая возможность представится в будущем, то вернётся. Дэвы выразили своё искреннее сожаление, демонстрируя настоящую преданность и уважение, которое испытывали к нему.

Около десяти вечера в ночь перед уходом Ачария Ман думал о Чао Кхун Упали из монастыря Ват Бороманиват, задаваясь вопросом, что у того сейчас на уме. Он сосредоточил читту и направил поток своего сознания, чтобы увидеть это. Он обнаружил, что Чао Кхун Упали размышлял об авидже (неведении – прим.пер.) в связи с патичча-самуппадой (взаимозависимом возникновении – прим.пер.). Ачария Ман записал дату и время.

Когда в конце концов он прибыл в Бангкок, то спросил Чао Кхун Упали о том, что наблюдал в тот день. Рассмеявшись, Чао Кхун Упали сразу подтвердил видение Ачарии Мана, похвалив его:

«Вы действительно могущественны. Я сам уважаемый учитель, но в сравнении с вами я неумел и мне стыдно. Вы действительно мастер. Именно так истинный ученик Владыки Будды следует по стопам Высочайшего Учителя. Мы не можем все быть некомпетентными в практике учения Владыки Будды — кто-то должен поддерживать эту возвышенную Дхамму в том духе, в котором она была первоначально преподана. Не позволяя современной эпохе, в которой мы живем, воспитывать ленивое, пораженческое отношение к высшим достижениям, вы продемонстрировали вневременное качество учения Будды. Иначе истинная Дхамма больше не возникнет в мире, несмотря на то, что Будда провозгласил её на благо всего человечества. Особые знания, которые вы только что продемонстрировали мне, достойны восхищения. Это тот путь учения Владыки, который должен быть развит и введён в практику».

Ачария Ман упоминал, что Чао Кхун Упали испытывал к нему величайшее восхищение и уважение. Были случаи, когда он посылал за Ачарией Маном, чтобы попросить помочь решить какую-либо проблему, которую не мог решить сам. В конце концов, когда пришло время, Ачария Ман покинул Бангкок и вернулся на северо-восток страны.

В годы, предшествовавшие его пребыванию в пещере Сарика, Ачария Ман путешествовал в соседнюю страну Бирму, позже вернувшись через Северную тайскую провинцию Чиангмай. Направившись дальше в Лаос, он практиковал аскетический образ жизни некоторое время в районе Луанг Прабанга, в конечном счёте вернувшись в Таиланд, чтобы провести сезон дождей возле деревни Бан Кхок в провинции Лэй, недалеко от пещеры Пха Пу. Следующий сезон дождей был проведён в пещере Пха Бинг, также в провинции Лей. В те времена все эти места были пустынными, кишащими дикими животными, а деревни были расположены далеко друг от друга: можно было идти весь день, не встретив ни одного поселения. Человек, заблудившийся в такой глуши, оказывался в опасной ситуации, ему приходилось ночевать в негостеприимной среде, во власти тигров и других диких зверей.

Однажды Ачария Ман пересёк реку Меконг и поселился на большом тракте горного леса на лаосской стороне. Пока он там жил, к нему часто забредал огромный бенгальский тигр, который всегда приходил ночью, стоя на некотором расстоянии и наблюдая, как Ачария Ман ходит взад и вперёд в медитации. Он никогда не вёл себя угрожающе, но иногда рычал, когда ходил по окрестностям. Будучи хорошо знакомым с жизнью в непосредственной близости от диких животных, Ачария Ман мало обращал внимание на тигра.

Во время этого путешествия его сопровождал другой монах, Ачария Ситха, который был посвящен в монахи чуть раньше. Современник Ачарии Мана, Ачария Ситха преуспел в практике медитации. Ему нравилось уединение дикой природы. Он предпочитал жить в горах вдоль лаосского берега реки Меконг, лишь изредка переправляясь через реку в Таиланд, и то ненадолго.

Поэтому, Ачария Ман и Ачария Ситха устраивали свои лагеря на отдалении друг от друга, каждый недалеко от деревни, в которую ходили за подаянием. Однажды ночью, когда Ачария Ситха медитировал при ходьбе, его посетил огромный бенгальский тигр. Подкравшись и сев примерно в шести футах (182 см – прим.пер.) от медитационной дорожки, прямо между зажжёнными свечами, установленными на каждом конце тропинки для освещения. Он сидел тихо и неподвижно, как домашний питомец, внимательно наблюдая за Ачарией Ситхой, который расхаживал взад и вперед. Достигнув того места на тропе, напротив которого притаился тигр, Ачария Ситха почувствовал, что что-то здесь не так. Он сразу же заподозрил неладное, потому что обычно на пути ничего не было. Взглянув пристальнее, увидел огромного бенгальского тигра, который сидел и смотрел на него – неизвестно уже как давно. И все же он не почувствовал страха. Просто наблюдал тигра, который сидел неподвижно как огромное чучело, смотря в свою очередь на монаха. Через мгновение Ачария Ситха продолжил ходить взад-вперед, каждый раз проходя перед тигром, но страх так и не возник в нём. Однако он заметил, что тот сидит слишком долго. Пожалев его, он направил такую мысль на тигра: «Почему бы тебе не пойти и не найти что-нибудь поесть? Почему ты просто сидишь и смотришь на меня?» Не успела эта мысль возникнуть, как тигр издал оглушительный рык, разнёсшийся по всему лесу. Его звук не оставил у Ачарии Ситхи сомнений в том, что тот намерен остаться, поэтому он быстро сменил тактику, подумав: «Я решил так потому, что мне было жаль тебя – я боялся, что ты проголодаешься, сидя там так долго. Ведь у тебя есть рот и желудок, которые нужно кормить, как и всем другим существам. Но если ты не голоден и хочешь сидеть и наблюдать за мной, всё в порядке, я не возражаю».

Тигр никак не отреагировал на перемену в настроении Ачарии Ситхи – просто продолжил сидеть у дорожки и наблюдать за ним. Тогда он возобновил медитацию, больше не проявляя к зверю интереса. Некоторое время спустя, закончив медитацию при ходьбе, подошёл к небольшой бамбуковой платформе рядом, чтобы сесть передохнуть. Там он некоторое время пел сутты, а затем мирно медитировал, пока не пришло время ложиться спать. Всё это время тигр сидел на своём первоначальном месте неподалеку. Но когда Ачария Ситха проснулся в три часа ночи, чтобы возобновить свою медитацию при ходьбе, то не увидел никаких следов тигра – он понятия не имел, куда тот делся. Он видел его тогда единственный раз, с тех пор животное больше не появлялось.

Это событие заинтриговало Ачарию Ситху, поэтому, позже встретившись с Ачарией Маном, рассказал ему обо всём. Он сказал, что тигр зарычал в тот самый момент, когда у него возникли мысли, чтобы тот ушёл. И добавил, что хотя не было какого-либо осознанного страха, волосы у него встали дыбом, а голова онемела, как будто на нём была шапка. Но вскоре снова почувствовал себя совершенно нормально, возобновив медитацию при ходьбе, как будто ничего не произошло. Вероятно, всё же была некоторая доля страха, скрытая глубоко внутри, которую он был неспособен воспринять в то время. Хотя тигр никогда не возвращался, он часто слышал его рык, эхом разносящийся по близлежащему лесу. Тем не менее, ум Ачарии Ситхи оставался решительным и он продолжал спокойно практиковать, как и всегда.

Ачария Ман. Духовная биография. Зрелые годы – Ачария Маха Бува

Перевод выполнен: Sharmath

Оригинальный источник: Venerable Acariya Mun Bhuridatta Thera.
A Spiritual Biography by Acariya Maha Boowa Nanasampanno 2003.
….